Принцесса для сержанта. Андрей Уланов

о своем выборе сообщил. По здешним меркам – обыденнейшее явление, сплошь и рядом приключается. Даже мечи и прочие сабли – уж на что примитивные железяки – и то вовсю с хозяевами болтают. А имена этим саблям-палашам обычно на древних языках даются, не всякий дворянин таким же похвастаться может. Попадется ему, к примеру, Гламдринг или, скажем, Оркрист – и думай, то ли эту трижды священную реликвию на пояс цеплять, то ли на стену вешать и поклоны бить. Я и то, как рассказали, ночь заснуть не мог, все на «ППШ» поглядывал… нервно. Он ведь конструктивно куда сложнее секиры – не просто полоса стали прокованной, а нарезной ствол, возвратно-боевая пружина… механизм. А разговаривать товарищ Шпагин привык очередями, вот я и прикидывал: куда рикошеты пойдут, если он мне доброй ночи пожелать захочет?

      А еще Аризона по примеру сабле-мечей хозяина себе выбрал. Меня. И теперь никто другой его даже завести не может, не говоря уж о том, чтоб хоть пару метров проехать. Потому-то меня и дернули так – перед Заданием.

      Ладно.

      Поручение было простое – прокатиться по Травяному Миру две сотни верст, забрать в условленном месте человека «с той стороны» и обратно вернуться. Если неожиданностей не воспоследует, а вроде бы неоткуда им взяться, то вполне можно к ужину в замок возвратиться. По крайней мере, я так думал.

      Чего у Невсклертиша не отнять – кроме заковыристости названия – так это красоты. Хоть ты ее тачками вози, хоть вагонами, хоть целыми эшелонами. Эх, нет у меня таланта художественного – так, чтобы кистями да по холсту три на четыре метра: «Заход солнца в Травяном Мире». Когда зеленое вверху, а синее – внизу и кажется, что вот-вот оторвешься от чужой для тебя здешней тверди земной и начнешь падать… вверх. Когда малиновый, в три раза больше нашего, косматый шар краем синего травяного океана касается… и мой Аризона по этому океану, точь-в-точь как торпедный катер, летит – мотор на всю степь ревет, кильватерный след за кормой. Когда ветер в лицо и пахнет этот ветер шоколадным пломбиром, настоящим, довоенным!

      И в какой-то миг я не выдержал. Остановился, заглушил мотор, вылез, отошел на десяток шагов и, как пулей скошенный, рухнул в траву, утонул – и замер.

      Тихо. Тишина невероятной силы – вот как это называется. Даже ветра нет. Всех звуков в мире – часы на руке, да кровь в висках. И зеленое небо над головой, огромное, как жизнь.

      И кажется – вечность мог бы вот так лежать. А еще – что примерно столько и лежал.

      Последний раз я вот так, не в порядке сознательного отдыха, а просто потому что накатило… ну да, в 42-м. Ровно за неделю до первого ранения, где-то между Волгой и Доном. Безымянный пригорок над заросшим проселком, остатки двух рот – едва на взвод и приказ 227, ни шагу назад. К полудню мы закончили с траншеей, лейтенант скомандовал перекур – и я, совсем как сейчас, отойдя на десяток шагов, просто упал, раскинув руки, в траву.

      Тогда небо было ослепительно голубым, и по нему быстро ползли – дурацки звучит, да? «быстро ползли»… только