Литературоведческий журнал №35 / 2014. Коллектив авторов

осмеянный пророк?..

      Белинский выделил в стихотворении то, что с его точки зрения «составляет одну из обязанностей» поэта, «его служения и признания» [3, 256], оставив открытым вопрос: может ли в современной им российской действительности «проснуться»-появиться поэт-пророк, чтобы «могучими словами воспламенять бойцов для битвы», чей «стих, как божий дух», будет «носиться над толпой»? И не случайно.

      В самом Лермонтове он нашел такого поэта. Поэта-вдохновителя, общественного, как бы сейчас сказали, деятеля, позвавшего – «воспламенившего» – соотечественников на битву за будущее страны, обозначив ее главного на то время «противника». И поэта-пророка, предсказавшего неизбежность ее незавидного будущего, если не удастся этого «противника» одолеть.

      Внимательный читатель Лермонтова Белинский определяет сущность обозначенного поэтом «противника», указывая на основные его составляющие: душевная апатия, внутренняя пустота, бездействие [3, 238, 255]. Колоколом этой беды, свалившейся на наше общество, прозвучала «Дума» Лермонтова, положив начало еще одному «течению» в «тоске по жизни» – «обличительному»:

      Печально я гляжу на наше поколенье,

            Его грядущее иль пусто, иль темно.

      Меж тем под бременем познанья и сомненья

            В бездействии состарится оно.

            Богаты мы, едва из колыбели,

      Ошибками отцов и поздним их умом,

      И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

            Как пир на празднике чужом!

      И ненавидим мы, и любим мы случайно,

      Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

      И царствует в душе какой-то холод тайный,

            Когда огонь кипит в крови.

      И предков скучны нам роскошные забавы,

      Их легкомысленный, ребяческий разврат;

      И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

            Глядя насмешливо назад.

      Ударив таким образом в набат, обозначив беду-противника, поэт становится пророком: если ничего в нашей жизни не изменим, то

      Толпой угрюмою и скоро позабытой

      Над миром мы пройдем без шума и следа,

      Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

            Ни гением начатого труда.

      И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

      Потомок оскорбит презрительным стихом,

      Насмешкой горькою обманутого сна

            Над промотавшимся отцом!

      «Эти стихи, – скажет Белинский, – писаны кровью, они вышли из глубины оскорбленного духа: это, – воскликнет он, – вопль, это стон человека, для которого отсутствие внутренней жизни есть зло, в тысячу раз ужаснейшее физической смерти!» [3, 255]. «Оскорбленный позором общества», которому неведома «внутренняя жизнь», Лермонтов, считает Белинский, пишет сатиру в назидание «людям нового поколения», кого настигла «тоска по жизни» и возникла острая потребность найти «разгадку собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней», чтобы вызвать у них ответный «вопль», ответный «стон» и стремление возродиться для внутренней духовной жизни