Тяжелые времена. Чарльз Диккенс

Даже имея перед глазами бесспорный факт, я едва могу поверить, что ты, с твоим воспитанием, с твоим умственным развитием, решился привести сестру в такое неподобающее место.

      – Это я привела Тома, – торопливо сказала Луиза. – Я позвала его с собой.

      – Грустно, очень, очень грустно. Это не уменьшает его вины, а твою увеличивает, Луиза.

      Она опять посмотрела ему в лицо, но глаза ее были сухи.

      – Подумай! Томас и ты, которым открыт доступ ко всем наукам; Томас и ты, которые, можно сказать, насыщены фактами; Томас и ты, которые приучены к математической точности; и вдруг – Томас и ты – здесь! – воскликнул мистер Грэдграйнд. – И за каким недостойным занятием! Уму непостижимо.

      – Мне было скучно, отец. Мне уже давно скучно, – сказала Луиза. – Надоело.

      – Надоело? Что же тебе надоело? – спросил изумленный отец.

      – Сама не знаю. Кажется, все на свете.

      – Довольно! – прервал ее мистер Грэдграйнд. – Это ребячество. И слушать не хочу. – Больше он ничего не прибавил и только после того, как они молча прошли с полмили, у него вырвались негодующие слова: – Что бы сказали твои друзья, Луиза? Разве ты не дорожишь их добрым мнением? Что скажет мистер Баундерби?

      При упоминании этого имени Луиза украдкой бросила на отца быстрый испытующий взгляд. Но мистер Грэдграйнд ничего не заметил, потому что она опустила глаза прежде, чем он посмотрел на нее.

      – Что скажет мистер Баундерби? – повторил он. И всю дорогу до дому, уводя в Каменный Приют обоих малолетних преступников, он время от времени повторял с возмущением: – Что скажет мистер Баундерби? – словно мистер Баундерби был вовсе не мистер и не Баундерби, а пресловутая миссис Гранди.

      Глава IV

      Мистер Баундерби

      А ежели мистер Баундерби не миссис Гранди, то кто же он такой?

      Мистер Баундерби, можно сказать, самый закадычный, самый близкий друг мистера Грэдграйнда, поскольку вообще уместно говорить об узах дружбы между двумя людьми, в равной мере лишенными теплых человеческих чувств. Именно такого близкого – или, если угодно, далекого – друга имеет мистер Грэдграйнд в лице мистера Баундерби.

      Мистер Баундерби – известный богач; он и банкир, и купец, и фабрикант, и невесть кто еще. Он толст, громогласен, взгляд у него тяжелый, смех – металлический. Сделан он из грубого материала, который, видимо, пришлось сильно натягивать, чтобы получилась такая туша. Голова у него большая, словно раздутая, лоб выпуклый, жилы на висках как веревки, кожа лица такая тугая, что кажется, будто это она не дает глазам закрыться и держит брови вздернутыми. В общем и целом он сильно напоминает воздушный шар, который только что накачали и вот-вот запустят. Он очень не прочь похвастаться, и хвастает он преимущественно тем, что сам вывел себя в люди. Он неустанно, во всеуслышание – ибо голос у него что медная труба – твердит о своем былом невежестве и былой бедности. Чванное смирение – его главный козырь.

      Мистер Баундерби года на два моложе своего в высшей степени практического