Маленький театр. Ольга Евгеньевна Сквирская

Только не опаздывай: после семи уже не впустят.

      Мы с мужем Сашей, с мороза ввалившись в служебное помещение, только было приготовились объясняться с вахтершей с цепким взглядом, как вдруг услышали тихий голос со стороны:

      – Вы в Маленький театр? – голос принадлежал невысокому юноше в черном, с русыми кудрями и большими ясными, немного грустными глазами.

      – Да, – слегка удивились мы.

      – Пойдемте со мной, – и паренек повел нас по каким-то лабиринтам, театральным задворкам, по лестницам, все выше и выше.

      Наконец мы попали в огромный бутафорский цех, где царил страшный бардак: повсюду валялись грубо размалеванные фрагменты театральных декораций на стадии обновления, а также прочий реквизит, который лучше обозревать издали, чем вблизи, – шлемы, мечи, аляповатые плащи. На полу в беспорядке стояли банки с красками, разбросаны были инструменты с гвоздями и шурупами, густо воняло растворителем. Меж всем бродило, как по музею, несколько очкариков и бородачей. А еще на огромном столе в центре зала возвышалось нечто, прикрытое крупным куском материи.

      – Раздевайтесь, – любезно предложил парень и указал на вешалку в углу.

      – А где будет спектакль? – поинтересовались мы, расстегивая дубленки.

      – Здесь, – юноша сунул нам программку и побежал встречать новеньких.

      Пока ничего не предвещало ни маленьких, ни больших театров, ни Достоевского. Вконец заинтригованные, мы принялись изучать программку с небанальным и стильным дизайном. Вот действующие лица и исполнители.

      Правда, у "исполнителей" были странные разнородные имена: Вареньку играла ни больше ни меньше "Юлия Борисова", а Макара Девушкина – некий Петр Алексеевич Самсонов. Звуковое оформление осуществлял Вячеслав Рязанов. Он же был "художником-оформителем", "рабочим сцены" и "главным режиссером". Что-то мне подсказывало, что это и есть тот юноша, который нас сюда привел.

      И я не ошиблась: вот он появился с новой партией гостей и тут же по-хозяйски запер дверь на замок. Все на месте, никто больше сюда не попадет до конца спектакля.

      А сам вытащил пару старомодных коробок, в каких раньше продавали детских кукол, и бережно вынул из них две игрушки.

      Первая представляла собой обычную небольшую куклу с огромной головой, с соломенным гнездом из синтетических волос и открывающимися глазами. Все наше поколение выросло именно на таких уродцах без пола и возраста, никаких Барби.

      – Это Юлия Борисова, – уважительно и очень серьезно представил игрушку странный "кукольник".

      Мы молчали, с опаской глядя на не повзрослевшего "директора театра". Детский сад, штаны на лямках.

      А он тем временем достал следующего "актера":

      – Это Петр Алексеевич Самсонов.

      "Петром Алексеевичем Самсоновым" оказался … резиновый ежик. Да-да, тот самый, с дырочкой в правом боку.

      Я оглянулась на дверь и вдруг поняла, почему она заперта.

      "И чего дома не сиделось в такой мороз", – пожалела я.

      – Занимайте места, – пригласил хозяин и выключил верхний свет.

      В цехе померкло, лишь один фонарь тускло освещал центральный загадочный предмет. "Господин оформитель" нажал кнопку магнитофона и под проникновенную музыку приподнял материю, словно занавес, и мы увидели … миниатюрную копию настоящей театральной сцены с профессионально выполненными уменьшенными декорациями. Интерьер дореволюционной гостиной так полно соответствовал нашим представлениям о мещанском питерском быте девятнадцатого века времен Достоевского, что мы приятно удивились. При помощи каких-то хитроумных механизмов сцена крутилась, и легким движением руки "кукольника" интерьер менялся.

      А еще нас умилила кропотливая работа театрального художника по воссозданию правдоподобных обиходных мелочей: крохотные тарелки, вилки, ложки, горшки с цветами, витые ножки у кушетки, декоративные фрагменты у старинного комода, матерчатые занавесочки на окнах. Мы с восхищением разглядывали детали открывшейся перед нами миниатюрной сцены и все больше преклонялись перед талантом сценографа.

      Это все цветочки, дальше началось поистине волшебство.

      На сцене появились знакомые "актеры", одетые в специально сшитые для них одежды. "Варенька" оказалась в розовом длинном платье согласно фасону эпохи, а на Ежика был чудесным образом натянут сюртук, – и я вдруг заметила, что больше он не походит на зверька, а приобрел убедительный вид некрасивого, скорее смешного немолодого человечка, классического титулярного советника.

      Проблему передвижения "кукольник" решал просто, как любой ребенок: переставлял персонажей руками. Однако секрет заключался в том, что он продуманно выстраивал мизансцену, – участники драмы то поочередно "выходили" на передний план, то "отступали", то "подсаживались" друг к другу на софу, то пили чай, "Варенька" совершенно убедительно "шила", "Макар Девушкин" переписывал документы крохотным гусиным перышком.

      Но главное чудо одухотворения состояло вот в чем. Юный "Карабас" вещал за всех: за Макара, за Вареньку