Тайна Эдвина Друда. Чарльз Диккенс

от руки. Сын ее тоже очень этим гордится, и для того, чтобы мать чаще имела случай показать свое превосходство в этом отношении, он поддерживает версию, будто сам он без очков читать не может. Так и на сей раз, прежде чем взяться за письмо, он оседлал нос огромными очками в тяжелой оправе, которые не только немилосердно давят ему на переносицу и мешают есть, но и для чтения составляют немалое препятствие. Ибо без стекол глаза у него отличные и видят вблизи как в микроскоп, а вдаль как в телескоп.

      – Это, понятно, от мистера Сластигроха, – промолвила старая дама, сложив ручки на животе.

      – Понятно, – поддакнул ее сын и принялся читать, щурясь и запинаясь чуть не на каждом слове.

      «Прибежище Филантропии.

      Главная канцелярия, Лондон. Среда.

      Милостивая государыня!

      Я пишу вам, сидя в…» Что такое, не понимаю! В чем он там сидит?

      – В кресле, – пояснила старая дама.

      Достопочтенный Септимус снял очки, чтобы лучше видеть лицо матери, и воскликнул:

      – А почему об этом надо писать?

      – Господи Боже мой, Септ! – возразила старая леди. – Ты же не дочитал до конца! Дай сюда письмо.

      Обрадованный возможностью снять очки (ибо у него всегда слезятся от них глаза), сын повиновался, прибавив вполголоса, что вот беда, с каждым днем ему все труднее становится разбирать чужой почерк.

      – «Я пишу вам, – начала мать, произнося слова необыкновенно вразумительно и четко, – сидя в кресле, к которому, очевидно, буду прикован еще в течение нескольких часов…»

      Взгляд Септимуса с недоумением и даже ужасом обратился к креслам, выстроившимся вдоль стены.

      – «У нас в настоящую минуту, – еще более выразительно продолжала старая дама, – происходит заседание нашего Объединенного комитета всех филантропов Лондона и Лондонского округа, созванное, как указано выше, в нашем Главном Прибежище, и все присутствующие единогласно предложили мне занять председательское кресло…»

      – Ах, вот что, – со вздохом облегчения пробормотал Септимус, – ну пусть себе сидит, коли так.

      – «Желая отправить письмо с сегодняшней почтой, я решил использовать время, пока зачитывается длинный доклад, обличающий одного проникшего в нашу среду негодяя…»

      – Удивительное дело, – вмешался кроткий Септимус, откладывая нож и вилку и досадливо потирая себе ухо. – Эти филантропы всегда кого-нибудь обличают. А еще удивительнее, что у них всегда полным-полно негодяев.

      – «…проникшего в нашу среду негодяя, – с ударением повторила старая дама, – и окончательно уладить с вами наше небольшое дельце. Я уже говорил с моими подопечными, Невилом и Еленой Ландлес, по поводу их недостаточного образования, и они дали согласие на предложенный мною план – я, конечно, позаботился, чтобы они дали согласие, независимо от того, нравится им этот план или нет».

      – Но самое удивительное, – продолжал в том же тоне младший каноник, – это что филантропы