Разговоры со спящими. Роман Шабанов

на твои разбежавшиеся носки. (За окном проносится трамвай.) Да что же это они все! И трамваи, и телефоны. У меня только. (Поднимает руку, второй нажимает на кнопку воображаемого телефона.) Пи-пи, абонент временно недоступен. Нельзя, чтобы он проснулся. Сейчас проснется, скажет: «Хочу кофе» или «Еще», потом уйдет и снова пропадет на месяца два-три… А так пока со мной.

      Трамвай… Бросается к окну с подушкой, что лежала на брюках. Звонит телефон, она кидается стремглав на прежнее место. Тишина.

      Сегодня суббота, с пятницы он у меня, еще ночь, потом воскресенье. А потом понедельник. Его нет, нет, нет. Если проснется, то это «нет» начнется уже сейчас. А так он есть, есть.

      Пауза, которая позволяет ей подойти к нему и наблюдать, как он спит, но ни в коем случае не тревожа кровать, используя только самые бесшумные тапочки.

      Как же он любит есть! Пришел, спорол большой кусок мяса. Съел и смотрит на меня голодными глазами – мол, что на второе? У меня и первое-то было на два дня. Нет, такого не прокормить. Если он каждый день нуждается по два раза минимум, утром и вечером, в обед спасибо ресторанному бизнесу, то это рано вставать, а потом еще на вечер. А сама слюнки глотай и стели постель. Говорят, все они хорошие, пока спят. Точно ангел. Вот это точно про него. Правда, из ангельского только взгляд, когда стоит на площадке и констатирует: «Я прищел. Не ждаль?» Ждаль, конещно, тебя день и нощ жду. Какие все же большие губы, неправильно огромные, как будто неправильно прорисованные, специально, чтобы посмеяться. Как он только не заглотил меня, беззащитную, которая и пикнуть бы не успела, скатившись в его какой-то безразмерный живот? Если сложусь, то как раз по форме его пуза. А что? Придет однажды, а у меня ничего (он же без звонка, конечно, я же его денно-нощно жду), так он меня, недолго думая, внутрь себя и определит… Сперва, конечно, все будет наоборот. Пусть лучше спит, так не ест хоть. И не говорит. Потому что когда он говорит…

      У спящего вырывается крик: «А-а!».

      Тихо, тихо. Да что ты будешь делать! Не спит. (Берет его голову, целует, укачивает.) Баю-баю, потому что когда ты говоришь, то все вокруг замолкает, все мрет. (Нежно.) Я мру, мои цветы и кошка прячутся, тоже дохнут. Соседи вымирают. Прислушиваются, конечно, но для меня мрут. (Воспитательно.) Что ты не побрился-то, царапал меня, баю-бай. Хочешь уйти, да? К масянкам разным? Тихо, баю-баю… Уснул, кажется. Вот бы спал так вечно, а я его бы не трогала. Все тс-с, да тс-с-с… и хорошо.

      Смотритель кладбища

      Кладбище. Простое кладбище, где все, что обычно присуще этому месту – могильные памятники, ограды, столики, стаканчики с хлебушком, цветы, тополя и тишина, вперемешку с доносящимися звуками ветра, что качает, заставляет скрипеть и стонать, может быть. Смотритель – старикашка неопределенного возраста, в руках веничек, елочный букет, отряхивается от снега, поглядывая наверх.

      Смотритель (капризно). Ой, да не уговаривайте меня. Не стану я убирать. Да, вчера можно было. Почему вчера можно было, а сегодня нет? Вчера был совершенно другой день. Праздник.