Первая работа. Возвращение. Юлия Кузнецова

Певенси было удобно. Открыла дверцы шкафа – и уже в любимой стране. А я… сколько мне ещё ждать?

      В те дни я постоянно думала об Исабель. Мне хотелось и ей написать, но возможные ошибки в письме к ней страшили гораздо больше ошибок в письме к Хорхе. Пока я только размышляла о разговоре на горе Тибидабо. О том, как обучение меняет человека изнутри. О том, какое это путешествие в собственный мир. И мне первый раз в жизни хотелось, чтобы поскорее кончилось лето и я могла заниматься с Даной (я надеялась, что она уже вернулась в Россию окрепшей и здоровой). Я решила, что буду стараться изо всех сих хорошо учить Дану, чтобы Ирэна пригласила меня заниматься с ней не два раза, а три. Денег будет больше, а значит, я смогу уехать в Испанию на всё следующее лето! Подальше от дурдома, который наверняка ждёт меня осенью в Москве…

      – Ну что ты всё грустишь! – воскликнула как-то бабушка. – Давай лепить цзяоцзы! А внутрь положим монетку.

      – А микробы? – поразилась я.

      – Какие микробы, всё ведь варёное!

      – А если я зуб сломаю?

      – Надкусывай осторожно!

      – Гуся точно кусать осторожно не будет. Проглотит! И получит заворот кишок.

      – Для вас же стараюсь! – рассердилась бабушка. – Кто найдёт монетку, начнёт много зарабатывать. Старинная китайская примета!

      – Мы не китайцы! И нам их примет не нужно!

      – Ах так… Могу вообще ничего не готовить, – заявила бабушка. Правда, ушла всё равно на кухню.

      Вот так мы и поругались. Я ужасно расстроилась и убежала в сад.

      – Я с тобой! – как всегда, попытался навязаться Гуся.

      – Нет! – рявкнула я, а чтобы он всё-таки не цеплялся, сунула ему свой телефон. – На! Поиграй!

      В саду я села на мамину скамейку и подпёрла ладонями голову. Дело было, конечно, не в монетке и не в пельменях. И даже не в Испании, куда мне теперь хотелось всей душой. Нет, на самом деле я огорчалась из-за родителей.

      Самое глупое, что тот разговор о ребёнке так и повис. Как гнилое яблоко на яблоне. Ходишь мимо, думаешь: сбить бы надо, чтобы остальные плоды не портило. А потом забываешь, переключаешься на какую-нибудь петрушку, которую бабушка просила нарвать к обеду. А гнилушка так и висит, покачиваясь, и червяковый хвостик из неё торчит.

      Так и с нашим разговором. Я много раз хотела позвонить и объяснить маме, что дело не в том, будто я не хочу, чтобы в нашей семье кто-то родился. Я ещё толком не понимаю, хочу или нет. Принято хотеть. Ну ладно, пусть будет. Но я тогда о маме беспокоилась! О её здоровье! А она даже не оценила.

      Я ведь сказала им правду. Я не просила сестру или брата. Это не значит, что я их не хотела! Это просто фиксация правды. Небо синее, трава зелёная, а я никого не просила.

      Но они всё равно обиделись. Особенно папа. Он ещё потом, после работы, бурчал, что «можно было бы и потактичнее реагировать». Они с мамой на кухне разговаривали, а я слышала. Моего имени не упоминали, но я знала, что это обо мне.

      Я поднялась. Сидеть на маминой скамейке больше не хотелось.

      Глава 4

      Звонок Ирэны

      У малины