Маркшейдер. Борис Георгиев

ой издательской системе Ridero

      Вместо пролога

      Жара, нараспашку окна, тени гардин лениво ползают по скатерти – белой в красную клетку. На столе глиняная миска, в ней малина – горкой, сахаром посыпана сверху. Малиновая гора под снежною шапкой. Оса, переползая с ягоды на ягоду, восходит к линии снегов, прогнать её лень, а ей, похоже, лень улетать. Вот бы мама прогнала, тогда бы я взял ягоду-другую, но мама читает. На плитке пофыркивает паром кастрюля, постукивает крышкой. Пахнет чесноком, томатом, балонным газом. В этакую жару варить борщ! Лучше бы окрошечку, а ещё лучше…

      Мама перевернула страницу. У соседей бренчала гитара, какой-то дядька гнусаво пел: «Марк Шнейдер был маркшейдер, тогда была зима».

      …а ещё лучше мороженое.

      – Ма! – позвал я.

      Она не сразу ответила, дядька спеть успел: «И Сима в эту зиму пришла к нему сама», – а я позвал громче:

      – Ма! – потому что боялся забыть слово, как в прошлый раз, когда его услышал. – Мама, а кто это такой?

      Мама закрыла книгу – не насовсем, заложила пальцем, – глянула на меня. Она очень красивая.

      – Мам, а кто такой марк-шей-дер? Маркшейдер.

      Ну что за слово, а? Еле выговорил. Марк-шейдер. Начинается с моего имени, потому и спросил. И ещё потому, что хватит читать.

      – Горный инженер, – ответила мама. – Вот представь, тебе надо проложить тоннель отсюда и в город.

      – Домой?

      – Например, домой. Но должен же кто-то…

      – Как метро?

      – Да, точно как метро. Но должен же…

      – Папа говорил, что есть такие специальные машины, которые про-кла-ды… роют тоннели.

      – Это правда. Но кто укажет машине направление? Кто покажет, куда копать? Для того и нужен маркшейдер. Это очень важная работа – указывать направление, ведь если маркшейдер хотя бы чуть-чуть ошибётся, машина проложит тоннель совсем не туда, куда тебе нужно.

      – А если я не знаю, куда мне нужно?

      Мама не успела ответить; кастрюля зверски затарахтела крышкой, стала шипеть, плеваться и залила огонь.

      Часть 1

      Глава 1

      Попутчиков Марк разглядывал украдкой, дикий пейзаж за окнами метровагона старался не замечать. Безразличие – лучшая маска для того, кто играет в кошки-мышки с Элмэром. «Да не помянут буду я в твоих молитвах, Элмэр! Марк нырнул во мрак, заклеив морду покерфейсом».

      Люди-куклы сидели, стояли прислонясь, висели на поручнях, как летучие мыши, и – почему они похожи на манекенов? – смотрели сквозь. Не было им никакого дела до того, что снаружи, за стеклянными стенами щерилась обломками редких гнилых зубов каменистая равнина, рассечённая грядой гор. Клочья дыма несло над крышей – оттуда, где за скалами полыхал закат. Сто вагонов в поезде, на закат летим, на сто миль разносится паровозный дым. Всё это когда-то было, поэтому казалось былью, а существа в стеклянной банке метровагона, того не замечая, точно и не были никогда. Быль – небыль… Какая разница, главное, чтобы верили. А во что они верят? Во что верю я? Боже, о чём я думаю?! О чём угодно можно, только не о… Стоп. Элмэр следит. У него чутьё, как у крысы. На человеческую мимику. Не у крысы, у кошки. Крысам незачем, а вот кошки разбираются в нас лучше, чем мы сами. Они к нам приспособились, а не мы к ним. Точно как Элмэр. Он в роли кошки, а мышь… О чём думают мыши?

      «Как всё переменилось! – думал Марк – Не сто вагонов, даже не десять, всего-то один. Но какой! Метровижн, так это называется. Тут вижн и там вижн, всюдувижн. Интересно, связана ли Ратионис со всей этой видимостью? Полгода меня там мариновали, а кажется, прошло лет десять. Борода отросла бы до пояса, если не стричь. Марк надменно выдвинул подбородок, огладил аккуратную бородёнку. «Хороший жест, зафиксируй. Теперь на соседей слева глянуть можно, искоса. Как верблюд на погонщика. Верблюда видел? Его играй, у тебя получится. Упрямый тугодум, скотина жвачная».

      Марк искоса взглянул на тех двоих, что слева. Ближний – полупальто из шерсти альпаки, брюки с безукоризненной стрелкой, галстук набок, – крючковатым пальцем растягивал жёсткий ворот рубашки, ворочая складчатой шеей; морщился при этом, как от изжоги. Серые мешочки под глазами, в которых собачья тоска; кудлатый, какой-то собаковидный, на собеседника не смотрел, ворчал: «Да-да, мне уже доложили. Опять рептилоиды, не иначе. Без них мы никак». Дальний – круглоголовый крепыш, с ног до головы во всём лыжном: штаны, куртка, – всё красное, даже вязаная шапочка, а поверх неё очки-хамелеоны – к уху собеседника приблизив губы, театрально шипел: «Не веришь? А у меня сегодня в ленте… А?.. Ну, что?! – при этом круглые глаза его ворочались точь-в-точь как у хамелеона, а щёки в яркости расцветки соперничали с одеждой, – Чего тебе ещё?! Ссыль, видео. Развалины…» – он снова перешёл на шёпот.

      «Жаль, не разобрать, – подумал Марк, – Странно, что вообще слышно. В старом вагоне им пришлось бы орать, и всё равно…»

      – Ну, и куда же тогда подевались трупы? – спросил Собаковидный, глядя в потолок.

      – Чш-ш! –