Норд, норд и немного вест (сборник). Эдуард Овечкин

он…

      Больше на строгости или ещё что Машу не хватило: она крепко обняла Славу, повиснув у него на шее, и зашептала: «Ну дурак же, ну какой дурак!». А потом они целовались и над ними смеялись дети, которые гуляли во дворе детского сада и дразнили их «тили-тили тестом, женихом и невестой». И они так вот стояли бы неизвестно сколько, если бы Егорка не прибежал к забору и не спросил, собираются ли они забирать своего ребёнка, или бросят тут умирать от старости, а себе заведут нового.

      Домой Егорка ехал у Славы на шее, а Маша шла под руку, крепко прижавшись, и думалось ей, что счастливее, чем сейчас, быть уже нельзя и, возможно, и стоило пострадать эти несколько месяцев, которые казались ей теперь не такими уж и долгими и невыносимыми, чтоб вот сейчас идти вот так вот рядом и непонятно отчего не растаять совсем в радужную лужицу покоя и умиротворённости.

      Дома встречал Петрович (которому Слава заранее занёс вещи) в новой тельняшке, которую он не надевал с самого Нового года, а берёг для особого случая.

      – Вещи разложены, командир, – доложил он, – ужин на плите, осталось только разогреть!

      – Вольно! Благодарю за службу! – рассмеялся Слава, а за ним и Егорка.

      И тут измученные нервы окончательно расслабились и оставили Машу в покое, от чего она погрузилась в какой-то туман и смотрела на всё, что происходит как со стороны, вроде как и не принимая участия. Вернее, участие принимая, но никак совсем не реагируя. Как в тумане они что-то делали, чем-то ужинали и как-то играли с Егоркой, как в тумане потом, когда Егорка уже спал, целовались на кухне и оба, не сговариваясь, хотели оттянуть тот момент, когда окажутся в постели, обоим хотелось подольше понежиться в предвкушении и насладиться ожиданием, хотя пальцы и так уже дрожали и дышать было тяжело и казалось бы, – ну чего тут ещё ждать?

      – Как это ты завтра улетаешь? – первый раз вынырнула из своего тумана Маша уже сильно под утро.

      – Я же не в отпуске ещё, Маша, нам надо в море сходить денька на три, покатать нового командующего, потом лодку сдать и потом уже – отпуск. Но это не долго уже, скоро совсем.

      – Ты когда-нибудь будешь моим?

      – Я и так твой.

      – Нет, так, чтобы совсем. Чтоб не ждать вовсе, не переживать и точно знать, что ты сегодня придёшь домой и мы будем, не знаю, спорить кому мыть посуду и я смогу отругать тебя за то, что ты не вынес мусор, а не трястись тут, как осиновый лист, от страха, что никогда тебя больше не увижу?

      – Когда-нибудь, Маша, когда-нибудь. Я же не всю жизнь на флоте служить буду – старость же у нас впереди, не забывай! Тогда-то, эх, развернёшься!

      – Чёрт бы побрал этот твой флот! Отчего ты не пошёл в бухгалтеры?

      – От скуки чтоб не умереть, Маша. И оттого ещё, что не все юноши, когда растут, мечтают стать бухгалтерами, а вот о море почти все мечтают. Но только самые смелые, такие, как я, не боятся за мечтами своими идти.

      – Каков смельчак, вы посмотрите! – на Машу накатывала грусть, но виду она показывать не хотела и старательно её отгоняла.

      – Маша.