Любовный водевиль. Елена Арсеньева

что?

      – А что? Поспрошал народишко.

      – Ну?! Что из тебя каждое слово надобно словно вожжами тянуть?!

      – Да не надобно тянуть, барин. Поспрошал, говорю, выспросил, значит. Сказали мне про одного… Савелий имя его, Савка, по прозвищу Коркин, да все кличут просто Савка Резь[3].

      Хвощинский зыркнул исподлобья, но промолчал.

      – Резь, говорю, – продолжал Данила со значением. – Народишко сказывает, клейма негде поставить!

      – Ну ты знаешь, особо какого звероватого мне тоже не надо, чтоб ни ступить, ни слова сказать не мог, чтобы люди от него во все стороны разбегались, – недовольно проговорил Хвощинский. – Нужен человек с понятием и обхождением. Этот Резь твой таков ли?

      – В точности! – с жаром вскричал Данила. – Именно таков! Глянешь – красавец! Девки да бабы из-за него крушат себя – это никакими словами не обсказать. В жизни не поверишь, что не добрый человек, а оторва последняя и смертоубивец. Лет двадцати пяти, а уж за плечами небось столько, что другому и не снести такой груз.

      – А говорить может, как приличная персона? – озабоченно выпытывал Хвощинский.

      – Что соловей поет! – завел глаза Данила.

      – Соловей-разбойник! – хмыкнул барин.

      – Народишко сказывает, – сделал Данила таинственное лицо, – из доброй семьи этот Савка Резь. Оттого и пригляден, оттого и обходителен.

      – А росту он какого? – обеспокоился Хвощинский. – В плечах широк ли?

      Данила сделал самую простецкую мину:

      – Аккурат как вы, барин. И ежели, к примеру сказать, помыть Савку, да волосья ему малость пообкорнать, да картуз господский нахлобучить, да надеть на него какой-нибудь самый плохонький ваш сюртучишко, то и не отличишь его от благородного господина.

      – Комедия ошибок! – пробормотал Хвощинский.

      – Чего изволите? – подобострастно спросил Данила.

      – Да чего-чего… – проворчал господин. – Понятно чего!

      – Знамо дело! – кивнул его верный Лепорелло. – Да не кручиньтесь, батюшка барин, обделаем мы для вас это дельце. Коли с барышней сладили, сладим и с Савкою!

      – Раскошелиться, конечно, придется… – Хвощинский, кажется, беседовал сам с собой, однако Данила не замедлил и тут всунуться со своим толкованием:

      – Так ведь дело-то какое… грошик вложишь, червонец получишь!

      – Горазд ты, погляжу, деньги в чужом кармане считать! – построжал Хвощинский.

      Лепорелло сделал виноватую мину, однако хитрющие глаза его красноречиво говорили, что карман господина вряд ли может считаться чужим для слуги.

      – Ты с Савкою этим побеседовал ли или просто издали приглядывался? – вкрадчиво спросил Хвощинский.

      Данила поглядел на барина с сомнением. Он никак не мог решить, какой ответ дать. Поручения повести с Савкой разговор на опасную тему барин ему не давал. С другой стороны, как понять, можно ли человеку поручить исполнение такого непростого дела, если не спросить его об этом?! Понятно, он Савке не так вот все прямо на ладошке выложил. Повел речь издалека,

3

Лезвие ножа (устаревш.).