Тайна Голубиной книги. Наталья Александрова

стоит!

      – Да кто тебя обидит, тот трех дней не проживет! Ладно, не обижу, только уж говори скорей!

      – К нему, значит, к Илье Васильевичу, – затараторила соседка, – Лариса ходила, сестра медицинская, уколы ему делала. Так вот она и прихватила ту шкатулочку… точно она!

      – Ты уверена? – с сомнением переспросил бритоголовый.

      – Точно она! – повторила Анна Павловна. – Она к нему за день до смерти приходила, то есть буквально накануне. Так вот, когда пришла – ничего при ней не было, а когда уходила – такой большой пакет несла… точно говорю, в самый тот день прихватила она вашу шкатулочку! Ну до чего же бессовестные люди попадаются!

      – Откуда ты все это знаешь, насчет того, что она несла? – уточнил злодей.

      – А я через глазок смотрела! А потом с ней на лестнице говорила! – гордо заявила соседка и с интересом осведомилась: – А что, дорогая шкатулочка-то?

      – Дорогая, – мрачно подтвердил мужчина.

      – Нет, но все же до чего бывают люди бессовестные! – повторила Анна Павловна и осторожно отступила к двери.

      – Это точно! А куда это ты собралась? – Бритоголовый одной рукой снова ухватил ее за воротник, а другой вытащил из кармана шелковый шнурок.

      – Я… домой… у меня там суп варится…

      Злодей облизнул сухие узкие губы и ловким движением набросил на шею женщине шнурок.

      – Вы же… вы же обещали, что не обидите меня… – забормотала Анна Павловна, трясясь от ужаса.

      – Я передумал! – и он резко затянул шнурок на морщинистой шее старухи.

      Корабль подошел к пристани. Расторопные любекские матросы перекинули на берег сходни, вперед по ним прошли слуги царевны, потом четверо крепких молодцов перенесли саму Софью в золоченых носилках.

      Царевна молчала, лицо ее было бледно и неподвижно.

      Все одиннадцать дней плавания из Любека в Колывань ее мучила морская болезнь.

      Это было странно – ведь ей в прежние времена часто приходилось плавать на кораблях отца, на быстрых многовесельных генуэзских галерах с веселыми черноглазыми матросами. Но то было другое море, вернее, другие моря – густо-зеленое Адриатическое, бирюзовое Тирренское, небесно-синее Средиземное. Веселый ветер гнал по волнам кудрявые пенные барашки, срывал с них клочья пены, бросал в лицо. За кораблем следовали резвые любопытные дельфины, полуденное солнце посылало с небес свои горячие ласковые лучи. Здесь же и море, и небо были мрачными, свинцово-серого оттенка, жестокий ветер нещадно швырял тупоносую любекскую шхуну, как собака швыряет обглоданную кость. Немецкие моряки ходили вперевалку мрачные, озабоченные, переговаривались на своем лающем наречии, от них разило пивом и чесноком.

      Служанка Милана то и дело меняла госпоже пропитанную уксусом головную повязку, но это помогало на минуту-другую, не больше.

      Зоя не находила себе места, она молилась Пресвятой Богородице и святым Косимо и Дамиано и десятый раз спрашивала господина Димитрия, знатного грека из своей свиты, отчего нельзя было совершить путешествие посуху. И Димитрий