Стена. Владимир Мединский

Платок соскользнул на плечи Катерины, и солнце, освещавшее девушку сзади, обвело золотом ее голову. Она встретилась с Григорием глазами, неожиданно залилась краской, что с нею случалось редко, и уже без приказа Шеина поспешно выскользнула из комнаты. Григорий же принялся растирать занемевшие руки.

      – А теперь, – проговорил Михаил, – скажи мне наконец, с чего ты ко мне так вот заявился? По-человечески нельзя было?

      – Нельзя. – Колдырев прямо посмотрел в глаза воеводе. – Не все ж меня здесь, как ты, знают. Могли задержать, могли к кому-то другому отвести, не прямо к тебе. А время дорого.

      – Почему?

      Григорий оглянулся на стрельцов и Логачева:

      – С глазу на глаз надо бы поговорить, Михайло Борисович.

      – Ладно. – Шеин махнул рукой стрельцам. – Ступайте, братцы. А тебя, Лаврентий, я попрошу остаться. Ну так что за пожар?

      – Ляхи на Смоленск идут! – выдохнул Григорий.

      – Эка невидаль, – усмехнулся Михаил. – Это уж вся округа знает – вон, крестьяне села покидают. Смотри…

      Шеин достал из-за пазухи книжечку со своими записями, полистал.

      – Ждали Сигизмунда под Смоленском к Спасову дню[37], а как Спасов миновал, Лаврентий доложил, что к Оспожнему дню[38] объявится… Как этот мерзавец войну нам объявил, очередной наш «Вечный мир» с Польшей порвал, так все отслеживается, Гриша.

      – Пятнадцатого сентября он будет – выпалил Григорий. – На Никиту Бесогона.

      – Думаю, шестнадцатого, – уточнил Лаврентий. – И сперва Лев Сапега подойдет, а потом уж король.

      – Не с этим же ты очертя голову пер, сквозь заставы ломился? – спросил Шеин.

      – Ну… И с этим тоже, конечно… Хорошо, что знаете… Но… Ехал я сообщить, что у тебя, господин воевода, в подвалах крыса завелась.

      – Кто? – изумился Шеин.

      – Крыса. Немцы так говорят, да и нам, похоже, сие выражение понадобится.

      Теперь уж Колдырев запустил руку под жупан, под рубаху и вытащил сильно помятый свиток.

      – Вот. Я возвращался в Россию. Ехал через Оршу. Там вышел случай, до которого щас дела нет. Но только при одном негодяе-поляке… покойнике… оказалось вот это письмо.

      Григорий принялся разворачивать свиток, но из него тут же выпал другой.

      – Тьфу ты, я и забыл! – Колдырев поспешно поднял бумагу. – Это я для сохранности одно письмо в другое завернул. А это как раз послание, которое вез поляк. И не от кого-то, а от короля Сигизмунда Третьего Вазы.

      – Дай! – Шеин пробежал письмо глазами и протянул Логачеву.

      – Глянь-ка, Лаврушка.

      – «Милостивый государь! – стал вслух читать Лаврентий. – Все еще с надеждою и нетерпением ждем обещанного Вами плана подземелий крепости С., коий Вы обещали выслать…»

      Сокольничий запнулся и дальше читал молча; лицо его, как и лицо Шеина, делалось все более напряженным.

      – Кто? – Воевода уперся взором в лицо Логачева. – Кто может быть этой крысой, а, Лаврушка?

      Тот сверкнул очками:

      – Знал

37

9 августа.

38

11 сентября.