Финансист. Теодор Драйзер

не был филантропом; к нему следовало подходить только с очень весомыми предложениями. Их союз должен иметь очевидные преимущества. Кроме того, он был дилером Батлера в торговле акциями трамвайных линий, и если эта линия обещала хорошие перспективы, то у Батлера могли возникнуть вопросы, почему акции в первую очередь не приобретались для него. Фрэнк решил, что будет лучше подождать, пока он не получит линию в свое управление, потому что тогда будет совсем другой разговор. Тогда он сможет вести переговоры с позиции собственника. Его все чаще посещали мечты о городской трамвайной системе под управлением нескольких людей, а еще лучше – принадлежащей только ему.

      Глава 17

      За это время Фрэнк Каупервуд и Эйлин Батлер познакомились ближе. Из-за множества постоянно растущих дел он уделял ей не так много внимания, как хотел бы, но они часто виделись в прошедшем году. Ей исполнилось девятнадцать лет, и у нее появились собственные мысли и взгляды. Например, она начала видеть разницу между хорошим и дурным вкусом в домах и домашней обстановке.

      – Папа, почему мы остаемся в этом старом амбаре? – обратилась она к отцу однажды за ужином, когда вся семья, как обычно, сидела за столом.

      – Интересно, что тебе не нравится в нашем доме? – ворчливо спросил Батлер, который близко придвинулся к столу, удобно пристроив салфетку у подбородка; он настаивал на этом, когда они не принимали гостей. – Я не вижу ничего плохого. Нас с твоей матерью он вполне устраивает.

      – Но он ужасен, папа, ты же понимаешь, – вставила семнадцатилетняя Нора, такая же смышленая, как и ее сестра, хотя и менее искушенная. – Все так говорят. Посмотри на чудесные дома, которые строят повсюду вокруг.

      – Все говорят! Все! Хотелось бы знать, кто эти «все»? – осведомился Батлер с легким раздражением, приправленным изрядной долей юмора. – Я кое-что значу, и мне нравится мой дом. Те, кому он не нравится, не обязаны жить в нем. Кто они такие? И позвольте спросить, что им не нравится?

      Этот вопрос возникал уже много раз именно в таком виде и обсуждался в такой же манере либо игнорировался с широкой ирландской ухмылкой. Но сегодня вечером ему было суждено стать предметом более широкого обсуждения.

      – Ты знаешь, что он плох, папа, – твердо заявила Эйлин. – Что толку сердиться по этому поводу? Он старый, дешевый и ветхий. Вся мебель разваливается. Старое фортепиано нужно кому-нибудь отдать; я больше не буду играть на нем. Каупервуды…

      – Старый! – воскликнул Батлер, его акцент стал более заметным из-за невольного гнева. – Ветхий, вот как! Где ты этого набралась? Наверное, в монастырской школе. А где мебель разваливается? Покажи, где она разваливается.

      Он уже собирался перейти к ее упоминанию о Каупервуде, но не успел из-за вмешательства миссис Батлер. Это была дородная, широколицая женщина, улыбчивая, с дымчато-серыми ирландскими глазами и легкой рыжинкой в волосах, к которой теперь примешивалась седина. На подбородке слева красовалась бородавка.

      – Дети,