Мне хорошо, мне так и надо…. Бронислава Бродская

пальцы в тёплых варежках, шарф надвинутый на нос, гудящие от усталости ноги, но о чем они тогда с Линой разговаривали не припоминалось. Совсем. Девочки, близкие подруги приходили и уходили из её жизни, оставалась только Маша, которая ни за что свой 39-й автобус не пропустила бы.

      Наташа считала себя взрослой, детские забавы типа Тарантеллы или акробатического этюда с Лидой Коняевой её давно не привлекали. В школьный эстрадный театр она бы поступила, но не решалась, считала себя неталантливой и не слишком красивой. Что бы она могла театру предложить?

      Впрочем, Наташа вовсе не считала себя каким-то малозначительным человеком, пустым местом, наоборот: в её семье была тайна, о которой знала одна Маша. Никто не подозревал, что Наташа была настоящей княжной Львовой. Ни больше ни меньше. Кое-что Наташа узнала от бабушки, но мало. Мама тоже была на эту тему неразговорчива. Однако, то, что Наташа знала, ей нравилось, даже наполняло гордостью, да и мама намекала, что было бы глупо о таких вещах рассказывать посторонним.

      Наташин прапрадед был, оказывается, декабристом. Совсем молоденьким двадцатилетним офицером он стоял на Сенатской площади. Целая толпа: более восьмисот человек солдат лейб-гвардейского московского полка, плюс Гренадерский полк, Гвардейский морской экипаж, около 3000 человек… и где-то там среди них был их предок князь Львов. Наташа часто представляла себе, как это было: вот он стоит перед своими солдатами, молодой, красивый, усы, чёрная короткая шинель с простыми погонами, на голове треуголка, на боку шпага. Стоят долго, он очень замёрз и устал… Князь Львов был подвергнут публичной гражданской казни, лишён дворянства и чина, а потом его сослали в Сибирь, где он прожил 50 лет, был женат на простой женщине, мама так и говорила «простой», у них был сын, прадед. Даже деду не разрешали вернуться жить в Петербурге, и он поселился в Твери, где у семьи Львовых когда-то было имение. Дед закончил Духовную семинарию, а потом юридический факультет Казанского университета. Ну да, дедушка Николай, пузатенький, глухой старичок, в серой толстовке подпоясанной тонким ремешком, был судьей. Об этом бабушка как раз Наташе рассказывала. Сама бабушка закончила Высшие женские курсы в Москве и стала учительницей математики. Жила семья в Горьком. Там и бабушка с дедушкой до сих пор жили с семьей маминого брата. Наташа своих горьковских родственников очень любила, была бы готова у них жить до бесконечности, но папа был из Москвы, вернее из Железнодорожной, бывшей Обираловки. Про папину семью Наташа думала меньше. Прадед вроде был небогатым прибалтийским дворянином из немцев, а по женской линии… «простые» женщины.

      Странным образом пионерка Наташа, росшая в СССР, осознавала своё немодное дворянство. Сначала она просто гордилась своим романтическим в чём-то революционным происхождением, а потом гораздо позже, она стала действительно ощущать свою генетическую сословную принадлежность. Вспоминая сдержанную, строгую, малоразговорчивую, плохо сходящуюся с людьми маму, Наташа остро осознавала