Орден ненависти. Александр Сергеевич Харламов

седка Андрейки всегда относилась к нему хорошо. Иногда, когда мамка с батей накажут за какую-то шалость – пожалеет, когда напакостит что-то сорванец – отругает так, что мало не покажется, а мягкое место болит неделю и садится на него больно. Вообщем вела себя так, как будто Андрейка ей был внук родной, а она соответственно родная бабушка.

      Жила она по соседству с семьей Андрейки, на самом краю деревни. Хозяйства не имела, только черного кота, которого то и дело брала на руки, чтобы приласкать. Как-то Андрейка привязал к хвосту бабкиного любимца пустую банку из-под консервов, которую забыли солдаты, стоящие на постое в прошлом году, так баба Галя уши драла так, что постреленыш и не рад был проделанной шалости.

      Родных у бабы Гали не было. Жила она в деревни с незапамятных времен, была стара, но еще крепка телом и духом. Не унывая, она выходила каждое воскресение на лавочку перед домом и с интересом рассматривала прохожих. В эти моменты Андрейке очень нравилось находиться с ней. Греться на летнем солнышке, помахивая босыми ногами, отгоняя веткой клена комаров и мошек.

      Тогда баба Галя становилась разговорчива, рассказывал про старину, про царей, про обычаи и приметы. Андрейка сидел и слушал, раскрыв рот, до того интересными были истории, которыми баловала его соседка.

      В этот вечер ничего не предвещало беды. Мамка для порядка поворчала на Андрейку. Мол, с чужой бабкой времени проводишь больше чем с родными, а огород неполотый, трава не убрана, да и коров надо бы попасти, но бранилась для виду. Вздохнув, она отпустила Андрейку к бабе Гале:

      – Гляди, – крикнула она ему вслед,– она с самого утра на дворе не появляется!

      Но паренек ее слов уже не расслышал. Легко перемахнул через старый покосившийся плетень, прошлепал босыми ногами, густо осыпанными цыпками, по большой мутной луже, оставшейся после вчерашнего дождя, и легко взбежал на ветхое крыльцо. Покричал, не решаясь войти:

      – Бабуся! Это я, Андрейка!

      Ответа не было. Для порядка, паренек решил глянуть на задний двор. Но в зарослях крапивы и поднимающихся на благодатной киевской земле молодых фруктовых деревьев , бабу Галю рассмотреть не смог. Да и нечего ей было делать на заднем дворе.

      Он вернулся к крыльцу и испуганно замер перед припертой дверью. Никогда он не был в избе у соседки. По двору гуляй, сколько хочешь, а вот внутрь ни-ни! За этим баба Галя зорко следила. На вопросы об избе не отвечала.

      – Бабуся!– позвал он снова звонким голоском. Сердце учащенно забилось. Появилось предчувствие, будто он стоит не на пороге обычной покосившейся избы, а на рубеже какой-то тайны, величайшего события своей жизни, которое изменить все его существование. Коленки предательски задрожали. Мальчик покрылся испариной, но решительно и непреклонно потянул за кольцо. Дверь тихо скрипнула и открылась, завалившись внутрь на одной петле. В лицо пахнуло сыростью и прелыми душистыми травами. Голова закружилась, но Андрей, прикусив нижнюю губу, шагнул внутрь. В сенцах было пусто. Никаких следов бабки. Толстый слой пыли, грубо сбитая лавка в углу комнаты. Андрей уже думал бежать обратно и звать родных, но представил, как будут все над ним смеяться, если баба Галя просто уснула или куда-то вышла, а он панику поднимет на всю деревню. Нет, он сам разберется.

      Холодный земляной пол неприятно холодил ноги. Андрейка переступил с ноги на ногу, не решаясь открыть дверь в избу. В темноте не разглядел куда становится и вдруг услышал звонкий мерзкий визг. Что-то темное, еле заметное в полумраке сенец, пушистое и теплое, коснувшись ноги метнулось на выход. Малец подпрыгнул и чуть не закричал от ужаса. Потом вспомнил про кота и облегченно вздохнул. Оказывается, впотьмах он умудрился на него наступить, вот черная бестия и рванула к выходу. Вопрос, кто кого испугал больше?

      Надо было на что-то решаться…Стоять и чего-то ждать было глупо. Андрейка набрался смелости и шагнул вперед, открыв тяжелые двери избы.

      В горнице было посветлее. Сквозь неплотно задернутые грязноватые занавески пробивался робкий солнечный свет. Копошилась мышь под печкой. По углам висели пучки трав и засушенные лягушки. Андрейка передернулся от накатившей на него волной брезгливости.

      Позади мерзко скрипнула дверь. Вошел успокоившийся кот, потерся об ногу мальчика и прошел величественно в комнату к окну, где стояли грубо сколоченные нары, на которых на мягкой перине лежала баба Галя. Глаза ее были закрыты, грудь на первый взгляд не дышала. Мурашки побежали по коже Андрейки, когда он понял, что старушка могла и помереть.

      Но кот поджал лапы и хвост, прыгнул на бабу Галю сверху и потерся шерсткой об ее крючковатый нос. Старуха вздрогнула и открыла глаза.

      – Ай, да Мурзик! Ай да красавец,– скрипучим голосом проговорила она, поглаживая кота. Потом наконец обратила внимания на Андрейку робко жавшегося в углу, – привел все-таки , добра молодца?– спросила она, непонятно к кому обращаясь. Хотя непонятно это было, пожалуй, только для одной мальчика. Мурзик ее прекрасно понял. Мяукнул в ответ и снова потерся о морщинистую руку.– Ну, подойди, Андрейка, ко мне! Не боись!

      Мальчик шагнул вперед. Дыхание перехватило. Он боялся. Какой-то безотчетный страх захватил