Любви все возрасты покорны. Вадим Иванович Кучеренко

о догадываться, кем же станет в далеком будущем их единственное ненаглядное чадо. «Кем угодно, но не подлецом», – категорично заявляла мама, маленькая, хрупкая и очень эмоциональная преподавательница музыки. А папа, высокий, лысоватый и молчаливый кандидат философских наук, соглашаясь с ней, кивал. Впрочем, он имел обыкновение на все мамины заявления согласно качать головой, чаще всего даже не вникая в их смысл. Поэтому в семье всегда царили мир и покой.

      А сам Витя сквозь толстые стекла очков, привычно сидевших на переносице, задумчиво созерцал мир, в котором жил и рос, и имел обыкновение, несмотря на свой юный возраст, давать всему увиденному собственную оценку. Но выводы свои он молча и бережно хранил в глубине души, а когда душа переполнялась через край, делился ими с пушистым мопсом, которого Вите подарили на первый день его рождения. Тот стоял на книжной полке, рядом с детскими книгами, которые мама читала Вите на ночь, и высказывал свое мнение блестящими пуговками глаз. Они понимали друг друга, и буквально во всем их взгляды сходились, что делало дружбу еще прочнее. Они были настоящими друзьями, этот забавный игрушечный мопс и мальчик, и даже скучали один без другого, когда расставались надолго.

      Впрочем, несмотря на столь необычную дружбу, Витя был вполне современным ребенком. Например, он хорошо разбирался в новейших достижениях в освоении космоса. Но еще он верил в существование инопланетных цивилизаций и параллельных миров, в одном из которых, возможно, существует точно такой же Витя, как он, но наоборот. Зовут его не Витя, а Ятив, и родинка у него не на правом плече, а на левом. Витя мечтал встретиться с ним когда-нибудь, протянуть руку и сказать: «Здравствуй, Ятив! Как долго я ждал нашей встречи. Будем друзьями!» Потому что друзей у него, кроме мопса, не было. Он не любил шумных ватаг сверстников, с грохотом гоняющих консервную банку во дворе, когда не находилось мяча, или бегающих и прыгающих без всякой цели и смысла. А никто из сверстников не любил сидеть тихо и молча в его комнате, в которой Витя просиживал часами, сам для себя выдумывая разные игры и никогда не скучая. По сути, Витя жил двойной жизнью, в двух мирах. В одном мире были мама и папа, детский сад, будни и праздники, неукоснительные правила и законы, принятые еще до его рождения. Другой мир он придумывал сам, был творцом, и реальность в нем менялась в зависимости от фантазии мальчика. В своем выдуманном мире Витя совершал подвиги, спасал невинных и расправлялся с подлецами, которых так боялась мама, миловал и карал по собственному разумению, исходя из идеальных представлений о справедливости. Но никогда не переступал некой черты, за которой начинается абсолютная власть. Он не утвердил ни одного смертного приговора и никого не осыпал золотым дождем за все время существования «той» жизни.

      Наступил очередной сентябрь, а с ним началась и новая, школьная, жизнь. Ранец и костюмчик были куплены задолго до этого волнующего дня. Пышный букет запыхавшийся, но счастливый папа принес накануне, объездив все цветочные магазины города. Перед началом учебного года цветы были почти неразрешимой проблемой, но папа ее решил, и гордился этим не меньше, чем своей диссертацией на тему «Актуализация социальных концепций метафизики всеединства в мире глобализации». А это о чем-то да говорило.

      День первого сентября, как всегда, выдался теплым и солнечным. Мама с папой, взявшись за руки, плыли в потоке таких же счастливых родителей по направлению к школе и наперебой вспоминали забавные истории из своей собственной школьной эры, которая закончилась не так уж и давно. Витя был, что называется, «ранний ребенок», мама и папа учились в одной школе, в параллельных классах, и сочетались браком, едва им исполнилось восемнадцать, а вскоре появился и он. Поэтому сейчас они старались говорить как можно тише, чтобы Витя не услышал их и «не набрался ненужных впечатлений». А мальчик шел за ними, двумя руками с трудом удерживая огромный букет и задыхаясь от цветочной пыльцы, набившейся в его рот, нос и уши. А еще у него запотели от волнения очки, и весь мир окутал полупрозрачный туман. Но поскольку руки были заняты, то мальчик и не делал никаких попыток для облегчения своего положения, справедливо полагая, что бурлящий человеческий поток непременно вынесет его к земле обетованной, то есть к школе, и без его усилий.

      Фасад школы украшал транспарант «Добро пожаловать!». Надпись была сделана белым по красному. Народа собралось много, и преобладали в толпе почему-то взрослые. Они волновались, переходили с места на место, переговаривались – словом, создавали всевозможную неразбериху, в которой безнадежно терялись маленькие виновники торжества. Школьники зримо делились по возрасту. Ученики с первого по третий классы, все до единого, пришли с цветами и стояли стройными колоннами в самом центре, напротив школьного крыльца. Начиная с четвертого класса, многие были уже с пустыми руками, и они, как более опытные школяры, строя не соблюдали, но теснились все вместе, не разбредаясь. А старшеклассники, снисходительно и свысока поглядывая на все происходящее, стояли в сторонке, словно их ничто и не касалось. Как-никак, мы выпускной класс, говорили они всем своим видом.

      В самой гуще толпы одиноко стояло крошечное небесное создание с огромным алым бантом и тихо, но горько плакало. Снующие вокруг ноги безжалостно расправлялись с остатками рассыпавшегося