Аня с острова Принца Эдуарда. Люси Монтгомери

достаточно роскошной для тебя. И ты будешь задирать нос перед всеми друзьями юности.

      – Это было бы достойно сожаления; мой нос совсем неплох, но боюсь, если начать его задирать, это ему повредит, – сказала Аня, поглаживая этот изящный орган обоняния. – У меня не так много красивых черт лица, чтобы я могла позволить себе испортить те, что есть. Так что, Диана, обещаю тебе, что, даже если я выйду замуж за короля Больших людоедских островов, перед тобой нос задирать не буду.

      И с веселым смехом девочки расстались: Диана направилась в сторону Садового Склона, а Аня на почту. Там ее ждало письмо, и, когда на обратном пути Гилберт Блайт нагнал ее на мосту через Озеро сверкающих вод, она сияла от радости.

      – Присилла Грант тоже едет в Редмондский университет! – воскликнула она. – Замечательно, правда? Я очень надеялась, что она поедет, но сама она боялась, что ее отец на это не согласится. Однако он все же позволил ей поехать, и мы будем жить вместе! Теперь я чувствую, что могла бы выступить навстречу целой армии с развернутыми знаменами или грозной фаланге всех редмондских профессоров, ведь рядом со мной будет такой друг, как Присилла.

      – Я думаю, нам понравится Кингспорт, – сказал Гилберт. – Это уютный старинный городок, как мне говорили, и там чудеснейший на свете природный парк. Я слышал, что местность там величественная и живописная.

      – Неужели там будет… неужели там может быть… красивее, чем здесь? – пробормотала Аня, глядя вокруг влюбленными, восхищенными глазами – глазами того, для кого родной дом всегда остается прелестнейшим местом на свете, и не важно, какие сказочные земли, быть может, лежат где-то там, под чужими звездами.

      Наслаждаясь очарованием сумерек, Аня и Гилберт стояли над старым прудом, опершись о перила моста, как раз в том месте, где Аня выбралась на сваю из тонущей плоскодонки в тот день, когда Элейн плыла в Камелот. Небо на западе все еще было окрашено нежным багрянцем заката, но луна уже поднималась над горизонтом, и в ее призрачном свете вода казалась серебряной. Воспоминания наводили свои сладкие и нежные чары на двух юных существ на мосту.

      – Ты так молчалива, – сказал наконец Гилберт.

      – Я боюсь говорить или двигаться из страха, что вся эта чудная красота исчезнет вместе с нарушенной тишиной, – шепнула Аня.

      Неожиданно Гилберт положил ладонь на тонкую белую руку, лежавшую на перилах моста.

      Его карие глаза вдруг стали темнее, его все еще мальчишеские губы приоткрылись, чтобы произнести слова о мечте и надежде, заставлявших трепетать его душу. Но Аня отдернула руку и быстро отвернулась. Чары сумерек были рассеяны для нее.

      – Мне пора домой, – бросила она с несколько преувеличенной небрежностью. – У Мариллы сегодня болела голова, а близнецы, боюсь, уже задумали очередную ужасную проказу. Мне, разумеется, не следовало уходить так надолго.

      Она продолжала говорить без умолку и не очень последовательно, пока они не дошли до тропинки, ведущей к Зеленым Мезонинам. Бедный