Озерное чудо (сборник). Анатолий Байбородин

думал, ты спишь давно, а ты все шарошишься, полуночница, – прошипел Иван в сердцах. – От тоже наказанье, а!

      – Пап, а может, это домовой… домовушечко плачет? – шептала Оксана.

      – О, Господи ты мой! – простонал Иван. – Еще не чище! Это же сказки…суеверия… Нет, всё! Больше я тебе сказок на ночь не читаю…. Домовой… Сама ты домовушечко, – смягчился отец. – Ты вот что, девушка, иди-ка спать.

      – Ага, спать. Домовушечко плачет, а я буду спать, – Оксана заплакала, шмыгая отсыревшим носом. – Вам дак хорошо вдвоем спать, а мне одной страшно.

      – А кукла тебе на что?! Там у тебя и пупс Петруха…

      – Пап, а может, это котенок пищит? Может, замерз, в тепло просится.

      – Ну, пищит да пищит. Тебе-то какое дело?! Попищит да перестанет. Может… – он хотел добавить: может, крысы шныряют в подполе, но не стал пугать и без того боязливую дочь. – Может, ветер ставнями скрипит… Ветер не ветер, утром разберемся. А сейчас добрые люди давно-о уже спят. И ты иди спи, не маячь тут. А то утром опять с ревом в детский сад поднимать.

      – А может, котенок замерзает, – не унималась дочь.

      – О-о-о!.. – схватился Иван за голову. – То котенок ей слышится, то поросенок, то домовёнок! Надоело!.. Как ночь, так и начинается нервотрепка… Все понятно с тобой, дорогуша, – не хочешь одна спать. К матери под бок метишь. Большая уже, невеста, а все бы с мамкой спала. Может, тебе еще и титю?..Ты пошто одна-то боишься спать?! Мне лет шесть было, как тебе сейчас, я один спал на чердаке, на могилки впотьмах ходил, – невольно приврал Иван. – На спор, конечно… И никакой холеры не боялся. А ты боишься спать без матери.

      Тут, легка на помине, проснулась и мать.

      – Мам, мам!.. – заверещала дочь. – У нас кто-то пищит, плачет. Может, домовушечко?

      – Домовушечко?.. – потряхивая сонной головой, переспросила мать.

      – Ага. Пищит и пищит.

      – Ладно, иди, моя бравая, – мать позвала Оксану, и та привычно нырнула под одеяло, лишь сверкнули из-под белой рубахи крохотные пятки. Умостившись меж отцом и матерью, из глуби умятой подушки высунула любопытный, острый носик.

      – Пап, но посмотри, кто это пищит в избе?

      – Отец, сходи на кухню, глянь, чего там, – поддержала Ирина дочь.

      Иван еще побурчал и, кряхтя, вылез из постели, опустил голые ноги на холодные половицы.

      ХVIII

      Вхолостую исходив избу, слыша все тот же проклятый писк, Иван сунулся за дверь, оглядел с фонариком и сени, и казенку, и даже ограду с палисадником. Ничего не обнаружив, раздраженный вернулся в избу.

      – Но, елки-моталки, уже ночь-полночь, а мы все не спим!.. И что это за бома[24] пищит?

      – А по-моему, из-под пола доносится, – вслух подумала Ирина. – Надо, отец, в подполье глянуть.

      – Вот сама и гляди, а мне уже надоело все, – махнул рукой Иван, устраиваясь спать в детскую кроватку, поджимая ноги и гадая, что лучше укрыть коротеньким одеяльцем, – ноги или голову.

      – Отец!.. ну, посмотри.

      – О

24

Бома – нечистый.