Тайна мертвой царевны. Елена Арсеньева

угол Николаевской. Дальше Ната знала дорогу.

      Как же удачно, что Петр Константинович несколько дней назад перебрался сюда из того огромного дома на Кирочной, где жили раньше! До Кирочной еще далеко, а Разъезжая почти рядом.

      Ната приостановилась, шмыгая носом, тяжело дыша. Сильно же она ушиблась – даже кровь пошла. Теперь нескоро остановится. Когда им с Машкой удаляли гланды, такое у обеих было кровотечение, что доктора до смерти перепугались. И мама тоже…

      Руки в крови, подол, теперь и лицо. Не дай бог, попадется кто-нибудь навстречу…

      Но вокруг пусто, вокруг пустынно. Это сначала пугало Нату в Петрограде, теперь же она благословила это безлюдье. Ах, как медленно истекает день! Вот если бы стало уже темно! Уличного освещения не осталось и в помине, даже керосинового, и электрические фонари на главных улицах стояли с разбитыми стеклами. Впрочем, электричества все равно не бывало почти сутками.

      Теперь это было бы на руку Нате. Но еще светло.

      Затаиться, дождаться, пока стемнеет? Нет, ее может кто-нибудь увидеть. Испугается, поднимет крик, созовет людей. Надо бежать!

      Ната уткнулась носом в плечо и спрятала окровавленные руки в широченные рукава «малахая», как назвала это одеяние Верочка, напяливая его на подругу и нараспев декламируя:

      Тут Иван с печи слезает,

      Малахай свой надевает,

      Хлеб за пазуху кладет,

      Караул держать идет!

      – Это Пушкин? – наивно спросила Ната.

      – Тебя послушать, так все стихи в мире Пушкин написал, – засмеялась Верочка. – Но нет, это Ершов – «Конек-горбунок».

      А потом…

      Нет, не надо!

      Ната полетела вперед, то и дело оглядываясь. К счастью, погони не слышно и не видно.

      Ната ускорила шаги. Улицы, переулки, проходные дворы распахивались перед ней, словно в той книжке-раскладушке «Кто построил Санкт-Петербург», которую когда-то с упоением рассматривали они с Машкой. Книжка была потрепанная, подклеенная, очень в их семье уважаемая. Ее подарили отцу, когда он был еще мальчиком, потом книжку читали старшие сестры, затем – все младшие: она сама, Машка и брат…

      Ната почувствовала, что лицу стало очень холодно. Ах да, она плачет.

      Больше всего на свете хотелось остановиться и зареветь во весь голос, размазывая слезы и кровь по лицу.

      Впрочем, так плакать она еще в детстве отучилась. А сейчас еще и некогда.

      Слава богу, вот уже Разъезжая, вот уже и дом, где ее ждет Петр Константинович!

      Убогое парадное, грязная лестница, пляшущая под ногами, обшарпанная дверь, которая почему-то плывет то вверх, то вниз.

      Ната ударила в нее обоими кулаками.

      – Кто там? – тотчас раздался настороженный шепот.

      – Откройте, – прохрипела Ната, с усилием сглатывая кровь, – откройте скорей!

      Дверь распахнулась, навстречу выплыли из темноты два бледных пятна – вроде бы чьи-то лица.

      – Ната, о господи… Что с тобой?! – возопило одно пятно женским голосом, но тут же замолкло,