Комментарии. Коллектив авторов

phasis>

       Фотография на обороте лицевой обложки – из архива Олега Нарижного.

       Фотография на обороте задней обложки – Екатерины Дробязко.

       Остальные фото – Михаила Зелена.

       Оформление номера при участии художника Владимира Сулягина.

       Макет номера Павла Сандомирского.

Редакция

      Иван Жданов

      Памяти Алеши Парщикова

      Помнишь, Алеша, над Балтикой дерево то:

      ни ствола, ни ветвей, только листья сам-сто,

      перекрашены брюшки и спины,

      а по сути стальные пластины.

      Не поймешь, где барокко, а где рококо,

      листопадом все это назвать нелегко.

      Зарастает нездешней природой

      золотой родничок небосвода.

      А еще и как буквы над речью висят,

      так в садовом ноже зарождается сад.

      Обрывается след на дороге,

      да к нему не приделаешь ноги.

      Только токи бегут на магнитный просвет:

      сотворенное есть, а творящего нет,

      только зимнего поля дожинок

      или белые души снежинок.

      И к нему, недоступному даже в раю,

      на подошвах ты вносишь эпоху свою,

      удаляясь от брошенной тени,

      как двойник и прообраз растений.

      Там еще был какой-то пречистый газон,

      всё венки по нему да букеты в сезон —

      ни крестов, ни следов, ни отсылок

      безымянных нарочно могилок.

      То, что ты не ответишь на это письмо,

      мне уже все равно, потому что само

      пережито двоение жизни,

      впереди ни упрека, ни тризны.

      Остается в виду у железной листвы

      трехголовый дракон без одной головы:

      я, такой-то, еще и Ерёма.

      Это как-то пока незнакомо.

      Будет в масть тебе, Леша, завидный исход,

      Колдер твой золотым петушком пропоет.

      Воскресение сносит куда-то

      на исходную точку возврата.

1 мая 2009 г. Ирпень

      Владимир Аристов

      Эпические рати Алексея Парщикова

      Однажды в разговоре с ним я, пытаясь пошутить, сказал, что фамилию Парщиков можно было бы выводить из слова «пара», поскольку он созидатель пар, «сдваиватель», коммуникатор, тот, кто находит небывалые метафоры и тем самым создает новые слова, ибо пара соединенных образов – это есть, по сути, новый завершенный знак. Он отнесся к этим словам более серьезно, чем, наверное, они того заслуживали. Сейчас так трудно произносить нечто о его уходе – но произнести надо, иначе разрыв в образовавшемся поэтическом зиянии станет слишком велик, и надо отвечать тем же, чем отвечал он – соединяющим словом. Несмотря на смятение, которое неизбежно отразится в тексте, как бы мы не пытались что-то стройное построить, все же горячее чувство потери не должно помешать выразить важнейшие вещи, – в наших словах о нем.

      Надо писать о том, какого уровня поэта мы потеряли – и обрели окончательно, ибо таким событием утверждается несомненное. Превозмогая немоту, говорить, потому что не все даже сейчас могут оценить сущность его не только как создателя совершенно новых изобразительных структур, но и поэта в понимании самом классическом – античном, ибо в аристотелевской поэтике говорится о переносе (т.е. метафоре) как о важнейшем признаке стихотворной силы, – такую способность нельзя перенять у другого, это признак лишь собственного дарования, – для этого надо видеть сходное в предметах. Алеша, как поэт, обладал этим свойством как никто другой. Он был одним из сильнейших создателей образов (он всегда использовал такое понятие, хотя прекрасно осведомленный о формальных изысканиях последнего века, понимал, что слово «образ» многие пытались отринуть). «Если б ты знал, сколько метафор появилось у меня из-за ошибок зрения», – говорил он мне. Но такие «ошибки» и находятся у истоков микро- и макро-открытий. Поскольку нового нет, его просто неоткуда взять. Нужна первичная флуктуация, как зерно небывалого. Алеша знал и что такое знание нельзя получить из рук в руки, но лишь как дар свыше, который, впрочем, надо еще обнаружить в себе, поверить в него, не потерять и развить.

      Воспоминание от строк его стихов в блуждающих воспоминаниях возвращается к каким-то мгновениям многих состоявшихся и несостоявшихся встреч. Вижу его на одних и тех же улицах Москвы, в переулках улицы Горького, где мы бродили. Дружеские встречи и совпадения взглядов, взоров, образов – помню весной 84-го, когда он заканчивал большую поэму и я тоже, там у него в Ясеневе мы читали друг другу еще не завершенные строки, узнавая знакомые движения и формы другого у себя. Встречи, которые могли и не произойти: на Курском вокзале я вскочил