Когда умирает ведьма. Владимир Гриньков

что нет Паши и никогда уже не будет.

      – Мне все важно знать, – сказал мягко Богдан. – Малейшие подробности вашей жизни. Никогда заранее не знаешь, что в конце концов войдет в статью, а что так и останется в рабочих набросках.

      – Ничего особенного я ей не рассказывала. Стеснялась. Все-таки чужой человек и я впервые ее вижу. Сказала, что родить не могу, что уже два года замужем… И больше ничего, мне кажется…

      – А про Павла?

      – Нет, конкретно о нем ничего не говорилось.

      – И бабуля вас о нем не расспрашивала?

      – Нет. В том-то все и дело.

      Богдан вдруг представил ее сидящей перед ним не в платье, а в ночной пижамке, в штанишках в обтяжечку, под которыми не угадываются трусики, и еще он мысленно видел трогательно голые щиколотки, с ласкового прикосновения к которым и хочется все начать. Он скользнул взглядом вниз, увидел ее ноги в чулках. Нет. В чулках не то, конечно… Можно попробовать. Не сейчас. Позже. Постепенно. Сейчас ей все это покажется кощунством и надругательством над памятью, она сейчас твердо знает, что больше ни с кем, никогда, ни в коем случае, и себя видит вечной вдовой. Но это всего лишь болезнь, временное помутнение рассудка, психологический шок, который непременно пройдет, когда притупится и немного отступит боль. Наступит весна. Пробуждение природы. Она ничего не сможет поделать с природой. И с собой, следовательно, тоже. Как ей бабка та сказала? С этим у тебя не будет, с другим у тебя будет. С другим? Она обречена на встречу с этим мифологическим пока «другим». Ей никуда от него не деться и он непременно появится в ее жизни. Сейчас рассудок ее помрачен и она не отдает себе отчета, но если она уже поверила в первую половину старухиного предсказания, то до нее дойдет, в конце концов, что и вторая половина непременно сбудется, и это будет как оправдание ее шага навстречу тому «другому», ведь чему быть – того не миновать…

      Звонок у входной двери.

      – Извините, – сказала вдова.

      Поднялась со стула и черной тенью выскользнула из комнаты.

      Но до чего же стройна! И эти мягкие кошачьи движения! Надо бы с ней попробовать. Придти еще раз. А потом еще. И не надо ждать, пока она очнется. Она сейчас в беспамятстве, она не в себе, и все может случиться значительно быстрее, чем предполагаешь.

      Мужской голос. Кто-то пришел.

      – Давайте вашу шинель, – голос вдовы. – Я ее повешу вот здесь.

      Кто-то из сослуживцев? Богдан стал складывать в портфель блокнот и рассыпанные по столу ручки и карандаши, и в это время в комнату вошел милицейский майор. А за его спиной в черном проеме двери проявилось фарфоровое лицо вдовы.

      – Познакомьтесь, – сказала вдова. – Это Вячеслав Сергеевич. У него мой Павел работал. А это из газеты…

      Она забыла, как ей представлялся Богдан, ничего у нее в голове сейчас не удерживалось, память подводила, и она только этим и ограничилась – «из газеты».

      – Спасибо вам, – сказал Богдан. – Я позвоню, когда материал будет готов, чтобы вы посмотрели. Не возражаете?

      – Да, конечно, – ответила вдова рассеянно.

      Она проводила Богдана, закрыла за ним дверь и вернулась в комнату.

      – Журналист? –