История Бледной Моли. Настя Любимка

память хранила воспоминания всеобщего восхищения, но не оставила ни одного момента, где бы ко мне обращались по имени? И жалкие попытки вспомнить имя, данное мне при рождении, превращаются в нестерпимую боль, словно тысячи острых игл впиваются в сознание. Даже сейчас, когда я мимолетно подумала об этом, в голове будто тревожный колокольчик сработал, отдаваясь болезненным эхом.

      Но теперь поведение наставницы разительно отличается от того, к которому я привыкла. Взять хотя бы ее рассуждения и требования касательно моего образа и действий, когда мы с ней не наедине: никогда не забывать свое место; никогда не делать больше, чем положено; никогда не вступать в споры; быть всегда незаметной; не забывать пользоваться косметическими средствами; всегда держать мысли при себе и прежде чем показывать свое отношение к ней, убедиться, что нас никто не видит.

      Итак, что мы имеем в итоге? Первое, взять крема и мази мне неоткуда, а матушка Гелла перестала их поставлять. Следовательно, моя настоящая внешность медленно, но верно восстанавливается. Уверена, что понадобится не один месяц, чтобы измученный мазями и кремами организм вернул прежний облик. Для чего ей возвращать то, что она так долго скрывала, для меня остается непостижимой загадкой. Второе, пусть она отошла от одного запрета, попросту сняв его, но вступать в споры я по-прежнему не должна. О чем красноречиво говорил ее жест во время обеда: сжатие моей ноги под столом. Третье, я неоднократно нарушила правило о выказывании истинных чувств к ней при посторонних. Ей это не понравилось, и она одернула меня ледяным обращением. И все же явное противоречие бросается в глаза. Она первая начала выказывать Бледной Моли то отношение, которое привыкла получать леди Инари. То есть я, но та, которая была сокрыта от чужих глаз.

      Мне тяжело давалась двойная роль, казалось, что меня словно поделили на ту, что позволяет издеваться над собой, и ту, которая должна отстаивать свое мнение.

      «Инари, не смей плакать, ты не в классе, – тоном, от которого у меня сжималось сердце, говорила матушка Гелла. – Я знаю, что ты можешь ударить в ответ».

      Не могла, потому как в роли нападающего выступала женщина, которую я воспринимала не иначе, как родную мать.

      «Инари, Бледная Моль осталась за дверями этой комнаты, – напоминала она, беря в руки очередной метательный снаряд, – слезы и мольбы оставь для других. Поднимайся, Инари, вы сегодня это проходили. Ты должна отработать удары».

      И так было каждый раз, когда я пыталась предстать перед ней в образе Бледной Моли. Пощады ждать не стоило. Она была жестче, чем все учителя, вместе взятые, и несговорчивее, чем пансионерки. Между тем только от нее мне доставалась ласка и нежность. Только с ней я могла позволить себе выплеснуть все, что творилось на душе. И только с ней могла поделиться наблюдениями, сделанными за день.

      Так однажды мне пришло в голову, что у сестры Анрессии есть возлюбленный. Почему я сделала такой вывод? Все просто. Ранее скупая на эмоции женщина словно обрела крылья и витала в облаках. Она спустя рукава вела