И каплет время…. Михаил Рахунов

австрийской империи

      Евгению Витковскому

      Говорящий безупречно по-немецки господин

      Коротает поздний вечер, он несчастен, он один,

      Его усики, как спицы или стрелки у часов,

      У него глаза лисицы, в сердце – дверка на засов.

      Нет, ему не улыбнуться: трость, перчатки, котелок,

      Чашка чая, торт на блюдце, очень медленный глоток.

      Ах, Богемия, ах, горы, далеко до Мировой,

      В город Вену мчит нас скорый, бьет на стыках чардаш свой.

      Нет войны еще в помине, нет обстрелов и смертей.

      В ресторане сумрак синий, скука, несколько гостей.

      В красных розах занавески, в канделябрах свечек воск…

      Будет Прага петь по-чешски, отряхнув немецкий лоск,

      Будет Лемберг[1] герб орлиный крыть с холопской прямотой,

      Будут горы Буковины под румынскою пятой.

      Но еще беда не близко, далеко еще беда…

      Ночь империи Австрийской. Скоро Вена, господа!

5 ноября 2010 г.

      Корея. 1946 год

      Молился утром божеству в домашнем храме,

      Смотрел на солнечный восход, что цвета сдобы,

      Ел сыр соленый, запевал его водою,

      Той, что ручьем журчит в саду под камнем серым.

      Вы говорите, что все дни приходят сами,

      Он говорил: «Совсем не так, есть смысл особый

      В приходе каждого, когда, взмахнув рукою,

      Вы зажигаете рассвет в порыве веры».

      И жизнь прошла его. Посередине сада

      У самого ручья весной его убили.

      Там птицы выводили свои трели,

      Там пел ручей, весенней песне вторя.

      Он был убит юнцом из Ленинграда,

      Когда войска советские входили.

      Случилось это, кажется, в апреле,

      В тот год разлада, ужасов и горя.

      Молился утром божеству в домашнем храме,

      Смотрел на солнечный восход, что цвета сдобы,

      Ел сыр, который делаем мы сами

      Особым образом всегда и в день особый.

      Он говорил, что всё взаимосвязно,

      И тот рассвет не просто так сгорает,

      «Смотрите», – говорил он, – «он же разный,

      И каждый раз другое означает».

      Его убили утром на рассвете.

      И птицы пели, и ручей струился.

      Солдаты необстрелянные – дети

      Его убили. Он не защитился.

      Молился божеству в домашнем храме,

      Пил из ручья, ел сыр священный с нами

      И говорил всегда перед едою:

      «Наш мир велик – я ничего не стою».

      И был убит он утром на рассвете,

      И мир подлунный это не заметил.

      Случилось это, кажется, в апреле.

      Его слова познать мы не сумели.

22 ноября 2010 г.

      Марокканский еврей курит пряный кальян

      Марокканский еврей курит пряный кальян,

      Он сидит на полу на подстилке протертой.

      Ты его пожалей, он бездомен и пьян,

      У него нет жены и товаров из Порты.

      Ночь висит за окном, как ненужный платок,

      Ах, узоры её – все в изысканном роде!

      До чего же старик в этот час одинок,

      Он

1

Лемберг – немецкое название Львова.