Полый шар. Анастасия Афанасьева

го совместно с Дмитрием Кузьминым) «Стечение обстоятельств под Яготиным» (М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2009), Ильи Каминского (перевод с английского) «Музыка народов ветра» (Нью-Йорк: Айлурос, 2012).

      Лауреат премии журнала «РЕЦ» (2005), Русской премии (2006), премии «ЛитератуРРентген» (2007), шорт-лист премии «Дебют» (2003) и др.

      Стихи переведены на английский, итальянский, голландский, украинский и белорусский языки.

      молчать, петь, летать

      Перед нами воздушная и светлая книга. Все вещи, вошедшие в ее пространство, проницаются светом, сами светятся изнутри, выступают в белизне.

      Сердцевина просветления – образ шара. Он светящийся, горящий, полый, подвешенный в воздухе, с ним един автор и все, кого он любит. Он – прозрачный, звенящий, мерцающий, он вертится. В самом герое – шар внутреннего света. Он может обернуться солнцем, сияющим детским лицом, кристаллом в груди.

      Новая книга Афанасьевой – это книга полетов. Летают люди, из глаз вылетают ракеты зрения, взлетают буквы, чувства «летят свободным и световым ядром», сам автор готов в любой момент или провалиться или полететь по воздуху, летит мальчик, летят птицы, летит стрекоза и выдуманные небесные вертолеты, женщина спит как летает, летают облака, самолеты, мелкие звери, крупные звери и летающие дураки. Автор – лирический герой расставляет руки и летит, входит в чужой голос и взлетает на крышу.

      Я не берусь оценивать вошедшие в книгу переводы с украинского, замечу лишь, что на русском языке эти тексты выглядят естественно и выполняют важную задачу по осуществлению взаимодействия украиноязычной и русскоязычной литератур. Среди переведенных Анастасией Афанасьевой авторов есть поэты как сороковых годов рождения, так и совсем молодые (самый младший, Тарас Федирко, родившийся в 1990 году).

      Сегодняшние стихи Афанасьевой все более и более отличаются от страстных, экспрессивных, имеющих достаточно четкий лирический сюжет ее ранних текстов. В них уже не встретить эту бурную, юношескую, перехлестывающую через край эмоциональность, но зато в них появилась какая-то новая просветленная зрелость, смыкающаяся с непосредственным и удивленным взглядом ребенка, и равновесие, превращающее стихотворение в живой, дышащий, гармонично устроенный организм. И, кажется, что перед нами настолько уже самодостаточный поэт, что как-то неловко употреблять по отношению к нему такой эпитет как «представитель поколения «Дебют». Стихи Афанасьевой ускользают из сетки готовых определений, меняясь с каждой новой книгой, и в этих изменениях все более утверждаясь в том собственном, нащупанном Афанасьевой языке, который она развивает. Даже сюжетная линия этой поэзии, характерная для предыдущих книг автора, рассказ «внутренних историй», не обязательно происходящих с самой героиней, но часто зафиксированных от лица «внутреннего наблюдателя», в последней книге практически исчезает, истаивает, проявляется только вкраплениями, как будто Афанасьева со своими стихами добралась туда, куда лестница сюжета уже не дотягивается. И, продолжая апофатическую характеристику поэзии Афанасьевой: уже не просто «представитель поколения «Дебют», не лироэпические сюжетные тексты.

      Может быть, продолжатель традиции европейского модернизма? Но и это не совсем корректно. С одной стороны, да, несомненно, но с другой стороны – в поэзии Афанасьевой, как впрочем, и некоторых других современных авторов, модернистская «метафизическая» лирика радикально трансформируется. Я имею в виду то, что в такой поэзии при всей ее метафизичности почти нет культурных аллюзий, архетипов, мифологем, идеологем, как отмечала уже о стихах Афанасьевой Ольга Балла: «Здесь – одни экзистенциалы: жизнь, любовь, смерть. «…» Мир Афанасьевой – мир почти до Адама, – нет, вернее, уже после того, как Адамова эпоха закончилась, исчерпала свой – мнившийся неисчерпаемым – запас имен». И, если можно говорить о каких-то предпочтениях в поэзии и даже собственных стратегиях письма, то мне сегодня близок именно такой тип поэтического высказывания. Ничего искусственного, никаких рукотворных или мысленных идолов в этом новом мире не осталось, люди остались наедине с миром без всяких посредников, и в нем остается только жить и заниматься самыми простыми вещами, например, любить друг друга, петь, летать. Ничего лишнего, «только голый мир, огненный логос». И еще – воздух, земля, вода, огонь, свет, человек, яблоко, любовь, нежность, страх, отчаяние, молчание, белизна, песня.

      Если продолжать о том, откуда растут корни у поэзии Афанасьевой, надо называть многих: российскую поэзию 90-х гг. – поэзию «Вавилона», и, конечно, особенно любимых Афанасьевой Ольгу Седакову и Пауля Целана. По признанию самой Афанасьевой, большое значение для ее поэзии имеет также взаимодействие с музыкой, джазовой и академической. Стихотворения Афанасьевой действительно напоминают современный джаз, и ей в высшей мере свойствен интерес современной музыки к тишине, к совмещению звучания и пауз, когда звуки словно бы прорастают сквозь тишину (ср. то, как Манфред Айхер, руководитель известного европейского музыкального лейбла ECM (editions of contemporary music), определил эстетическую программу своей деятельности: «Лучшие звуки после тишины»). Песнь и молчание постоянно появляются в стихах Афанасьевой. Этот «разговор молчанием» подчеркивает и внешнее