Сердце бабочки. Светлана Волкова

пожала плечами. Вопрос легче легкого.

      – Презрение.

      – Представьте на секунду, что он вами восхищается. Но не умеет выразить восхищение, не способен к тому. Поэтому делает все, чтобы убедить вас и себя самого, будто презирает вас. На самом деле он хотел бы немного походить на вас. Обладать вашим обаянием и непосредственностью, вашей эмоциональностью, добротой и открытостью. Но все эти качества недозволительны в высшем свете. Поэтому виконт – допустим на минуту, что это так, – принижает эти качества и вас. Убеждает себя самого, что вы и ваш характер – смешны, нелепы, достойны презрения. На самом деле он, говоря проще, завидует вам. Завидует всему, что высмеивает. Понимаете?

      – Понимаю, милорд.

      Я и правда понимала. Знала, как это бывает, у моих братьев и сестер. Они высмеивали меня, потому что втайне от всех, даже себя самих, хотели быть как я: дневать и ночевать в библиотеке вместо того, чтобы работать на ферме. И ненавидели меня за то, что не они, а я так живу. Но к виконту Керну это не имело отношения. То, что говорил милорд, описывало моих родственников, но не его. Я не осмелилась высказать ему это, но от него ничто не укрылось.

      – Вижу по глазам, вы со мной не согласны. Скажите, что думаете, Касавир, не бойтесь. Я хочу услышать вас.

      Я пересказала свои соображения. Он улыбнулся.

      – Я и не говорил, что виконт таков. Я лишь предложил вам сделать допущение. Если бывают подобные преломления восхищения в презрение, может быть и преломление горя в унижение другого человека.

      – Но разве может горе оправдывать унижение и насилие невинного? Разве я заслужила того, что виконт желал сотворить со мной? Я не убивала его мать.

      – Человек в горе не отдает отчет своим действиям.

      Все, о чем милорд говорил, было логично и понятно. А его голос, такой громкий и резкий на занятиях, сейчас был мягок и тих. Он ласкал мой слух, пробирался к сердцу и заполнял собой все мое существо. Невозможно было не прислушаться к его речам. Но из сердца, навстречу этому сладкому проникновенному голосу, восставало чувство правды. Все не так. Нет никакого горя. Виконт радуется казни отца. И унижает меня просто потому, что любит унижать.

      – Вы остались при своем мнении, не так ли?

      Я молчала. Подтвердить, оскорбить его несогласием – от этой мысли коробило. Но и солгать я не могла, сказать то, чего не чувствовала.

      – Не бойтесь спорить, Касавир. Я не съедаю студентов за то, что они мне возражают.

      – Да, милорд. Я осталась при своем.

      – Хорошо. Как ваша спина?

      И как ему ответить?.. Признаться, что вся спина в мурашках от его близости и проникновенного, участливого голоса? На протяжении разговора он не отступил ни на шаг, мы по-прежнему стояли в пяти дюймах друг от друга.

      – Вроде не болит. Думаю, я в порядке, милорд.

      – Я могу освободить вас от трудовой практики на сегодня.

      Я не посмела воспользоваться поблажкой, заверила лорда Кэрдана, что чувствую себя превосходно и могу работать.

      – Что