Улыбка химеры. Ольга Фикс

озорных, курносых.

      – Пап, а разве ангелы такие бывают?

      – Вот начнешь свою «Историю мировых религий» учить, там тебе все про ангелов объяснят. Какие бывают, каких не бывает, и бывают ли ангелы вообще. А это, может, и не ангелы вовсе.

      – Как? А кто же они тогда такие?

      – Может, просто пацаны с крыльями. Аллегория какая-нибудь. Мало ли.

* * *

      Ночью, дождавшись, когда все заснут, Машка на цыпочках выбирается из квартиры. Поднимается на последний этаж, карабкается по железной лестнице. В кармане у нее отмычка. Тоже, между прочим, давнишний подарок дяди Егора. Машка приподнимает крышку люка, и ветер с силой ударяет ей в лицо. Как бы ее не сдуло отсюда к чертям собачьим! Пригибаясь и хватаясь по дороге за все, что придется, Машка ощупью пробирается к своей цели. Темно вокруг. Не видно ни зги. Ни звезд, ни месяца, ни даже у нее с собой карманного фонаря.

      Но Машка крышу как свои пять пальцев знает!

      Ну вот он, амфитеатр! В последний миг, уже на ступеньках, Машка оступается и кубарем скатывается вниз. Ничего страшного, здесь невысоко. Хотя синяков она, конечно, набила немерено. Может, оно и к лучшему. У всего ведь должна быть своя цена. С трудом поднявшись, Машка выходит на заветное место.

      – Привет-привет! – здоровается она.

      – Привет-привет, – откликается вокруг нее тьма.

      – Понимаешь, Бог, я тут, кажется, влюбилась, – начинает Машка объяснять ситуацию.

      – Билась, билась, – соглашается с нею тьма.

      – Так вот, не мог бы ты сделать так, чтобы и он в меня тоже?

      – Тоже, тоже, – заверяют ее со всех сторон, и Машка счастливо улыбается.

* * *

      Максим ругнулся вполголоса, едва не пропустив поворот.

      Мог бы, конечно, и в полный голос, в машине-то, кроме него, никого, но вот вечная эта привычка жить с оглядкой…

      До моря оставалось еще изрядно, но дыхание его – соленое, влажное, с легкой примесью мускуса – уже чувствовалось вовсю и шибало в башку почем зря!

      Многие не понимали, зачем ему этот цирк с машиной, самолетом ведь быстрее и легче. Ну вот как таким объяснить, что эти три дня пути для него едва ли не важнее, чем весь прочий отпуск? Когда еще он мог почувствовать себя абсолютно свободным, как не в дороге с машиной наедине?

      Он мог останавливаться, где хочет, и стоять битый час на обочине, любуясь закатом и не трогаясь с места, пока самого не потянет ехать дальше. Мог застрять где-нибудь в лесу на полдня, выйти из машины и упасть ничком в траву. И перекатиться на спину и глазеть на облака и даже, прищурившись, на самое солнце. Мог сидеть, затаив дыхание, в кустах и слушать птиц и, если повезет, увидеть, как несмело высунет нос какой-нибудь зверь. Мог разжечь вечером костер, и смотреть всю ночь на языки пламени, и заснуть только под утро, встретив пепельно-серый рассвет с розовеющей на востоке полоской зари, и проспать потом полдня. Он мог быть собой!

      Он мог нигде не регистрироваться – нахождение в пути само по себе вполне уважительная причина.

      Справедливости ради стоит упомянуть, что он не раз звал с собой Дусю. Не потому, чтобы