Федор. Сказка о жизни. Записано Вальтером. Петер Зенгер

лям посвящается

* * *

      Вероятность того, что этот приветливый февральский день станет для Федора очередным лучшим днем его жизни, была велика: Василий, лежа на боку и вытянувшись во всю длину, отдыхал на деревянном подоконнике в комнате Марии. Подставив свое белое мохнатое брюхо солнечным лучам, он не проявлял никакого желания покинуть это место, без сомнения сказочно уютное.

      Сам Федор жил в небольшом доме напротив, стоявшем посреди двора и окруженном пятиэтажными зданиями. Его маленькая квартира находилась прямо под козырьком крыши, рядом с отверстием в стене, из которого днем и ночью струился теплый воздух. Он был счастлив, что смог обосноваться здесь сразу после того, как мать намекнула ему на обустройство личной жизни.

      Это было позапрошлым летом. И хотя Федор многому у матери научился, он все же имел очень смутное представление о личной жизни. Из сказанного родительницей где-то, но очень увесисто, отложились три правила, настойчиво пытающиеся определить личную жизнь:

      Правило 1-е: При добыче пищи и при выборе матери твоих детей правил нет!

      Правило 2-е: Избегай случаев стать предметом выбора пищи!

      Правило 3-е: Ладь со всеми, и умный уступает первым!

      Он пытался придерживаться этих правил. Но 1-го пока только наполовину. А 3-е в голове не укладывалось с двумя предыдущими.

      Мать своих будущих детей Федор еще не встретил. А если, особенно в определенное время года, в поле зрения и появлялись возможные претендентки на эту роль, то среди них он пока не увидел ту единственную, о которой мечтал. Ту, чей образ привел бы его сердце в неутихающий, радостный и одурманивающий трепет.

      Именно таким должно было быть, по его мнению, то чувство, которое стало бы главным в личной жизни, если верить фотографиям и афишам кинотеатра на соседней улице. Правда, в жизни примеров тому не встречал, а может быть, просто не замечал.

      Обустраивать личную жизнь мешал к тому же внутренний голос, непонятно откуда взявшийся и регулярно рассуждающий о том, что жизнь не может состоять только из добычи пищи, размножения и избегания опасных для нее ситуаций. Этот голос иногда вырывался наружу и заставлял окружающих смотреть то снисходительно, то с сочувствием, интересом, осторожностью, а то и, что очень редко случалось, с завистью.

      Иными словами, Федор слыл среди соседей и знакомых философом, чудаком или просто дураком. При этом 3-е правило, которого он придерживался всегда, давало другим возможность видеть в нем безобидного и безопасного члена общества, что опять же оберегало его от неприятных столкновений с инакомыслящими.

      Федор довольствовался тем немногим, что было необходимо для существования. И ждал, ожидая большего от жизни.

* * *

      Мам, сегодня почитаю! – Саша, поужинав после работы, скрылся в своей комнате. Следующие обычно за этим причитания матери о том, что ему, здоровому дылде, сам бог велел одеться поопрятней и выйти из дома, чтобы наконец-то познакомиться с какой-нибудь симпатичной девушкой, умеющей варить, стирать и гладить, казались ему через прикрытую дверь ласковым рокотом утихающей грозы.

      «Интересно, что сейчас делает Рита?» – он захлопнул книгу. Если в голове на одно мгновение мелькала Рита, то чтение было уже невозможно. Эти четыре буквы вызывали чувство неопределяемого характера.

      На работе, в институте, он бы сказал, что имеет дело с мощнейшим катализатором химического процесса. Именно такой процесс, вне всякого сомнения, стартовал в нем без какого-либо малейшего предупреждения всегда, когда он начинал думать о Рите. Совладать с ним Саше и подавно не удавалось, если ему приходилось видеть ее. Что довольно-таки часто случалось потому, что жили они в одном доме, хотя и в разных подъездах.

      Встречаясь с ней утром во дворе, по пути к автобусной остановке, он отвечал на ее приветствие каким-то странным, выдавленным из сразу же пересохшего горла, наверняка не очень вежливо звучавшим звуком. На что Рита обычно улыбалась своими бездонными зелеными глазами и продолжала путь, оставляя его наедине со знакомым чувством: руки становились холодными. В любую погоду на лбу выступали крохотные капельки пота. И очень хотелось вернуться домой, лечь и немного отдохнуть.

      В этих случайных встречах, приводивших его в своего рода предсмертное состояние, было все же что-то бесконечно теплое. Ее огненно-красные волосы, не поддающиеся укрощению и обрамляющие нежное белоснежное лицо, казалось, освещали, как колыхающийся на ветру факел, лица людей и потрепанный временем двор.

      В этот свет попадала и мать Саши. Вопреки своим взглядам она прощала Рите некоторую потертость платья, и, увидев девушку в окно, начинала улыбаться и нежно, с непонятным сожалением произносила: «Наш огонек!».

* * *

      С высоты своего жилища Федор с неустанным интересом наблюдал за живущими по соседству существами. Особенное любопытство у него вызывали птицы, разучившиеся летать.

      Они почти полностью потеряли оперение, жили в угловатых гнездах и размножались, независимо от времени года и достатка или недостатка в пище. Вместо перьев