Русские суеверия. Марина Власова

и леший-вихрь пребывают в стремительном кружении, пролетая иногда огромные расстояния. В повествовании ХХ в. из Восточной Сибири про́клятая (вместе с лешим) носится вихрем; по материалам Русского Севера, в вихре «вертятся» про́клятые мужчина, женщина и дьявол. «В иных местах думают, что в каждом вихре заключен мужчина или женщина, которые „запрокляты“» (волог.).

      Если про́клятый снял с себя крест, принял от лешего еду или его не «отвели», не сумели возвратить родные, он исчезает безвозвратно; становится подобием лешего-вихря или просто вихрем, ветром.

      Сильный ветер, разрушительный вихрь сопровождает неуспокоенных, разгневанных мертвецов (преимущественно – самоубийц) либо вызван ими. Когда ветер завывает в трубе, это плачет покойник; вихрь, срывающий крыши, – выражение недовольства умерших. Вихрь – это умерший неестественной смертью (псков.). После гибели удавленницы в деревне поднимается вихрь и «открывается все». Она «проносится вихрем» мимо окон (новг.).

      Несущиеся вихрем покойники принимают обличья быстрых (крылатых) коней, традиционные для вихря, ветра; они «возят на себе» нечисть. Рассказы о вихревых полетах-поездках лешего и чертей на обернутых лошадьми самоубийцах (удавленниках, утопленниках, опойцах) популярны и в XIX–XX вв.

      «Шел раз бурлак за Волгой, из Лыковщины (Пензенской губернии), шел да и думает: „Что я здесь шатаюсь? Хоть бы леший какой пришел да меня отсюда домой доставил!“ Только сказал, подлетает тройка лихих коней с кучером. Бурлак сел и понесся как ветер. Триста верст пролетел в одну минуту, а кучер сидит да только покрикивает: „Ну-ка, ну-ка, попадья, распатронь-ка! Ну-ка, ну-ка, попадья, распатронь-ка меня!“ Домчал бурлака домой. Он рассказал все. А у них незадолго до этого попадья повесилась: он, значит, на ней ездил» (симбирск.).

      В костромской быличке утопленник возит лешего, сохраняя человеческое обличье. «Сидит он (леший. – М. В.), сударь мой, на мужике, а сам знай щекочет его хвостом-то. 〈…〉 Да слышь, весело больно окаянному, что загубил грешную душу христианскую; иногда, говорят еще, подхватит эдакого мертвеца, да и ну вертеться с ним. Это, по-вашему, называется вальсик делать, что ли» 〈Андроников, 1856〉.

      Приобщаемые особой («неестественной», «не от Бога») смертью к сонму нечистых духов (или к божествам, духам дохристианского происхождения), покойники служат им, отождествляются с ними; становятся частью стихийных сил универсума. Самоубийцы в поверьях XIX–XX вв. обрисованы двойственно: и как наделяемые сверхъестественными способностями, и как греховные, самовольно прервавшие жизнь люди. Некоторые крестьяне утверждали, что «черт насвистывает и накрикивает сильный ветер и этим ветром уносит к себе тех, кто прогрешил» (пенз.).

      Возня чертей (вихрь, метель) объясняется радостью по поводу того, что к ним попадет человечья душа (волог.). Ветры и вихри считали душами, «дыханием» грешных людей, которые носятся по земле, не находя покоя (смолен.).

      Широко бытовали поверья,