Письма к утраченной. Иона Грей

кость, – пояснила Ада, прикрыв дверь. – Мистер Фэйракр из-под прилавка достал. Супчик будет чуть наваристее, хотя я не обольщаюсь. Запах сулит куда больше, чем можно выжать от этого мосла. В общем, сдобрим талую водичку, как мой муж выражается.

      – Это он моего супа не пробовал, – скисла Стелла.

      Надо, ох надо быть поприветливее с мистером Фэйракром, не конфузиться так от его замечаний и шуточек. Но Стелла ничего не может с собой поделать: вспыхивает, еще когда формулирует просьбу в голове. С другой стороны, стоит ли стараться, если стряпает она теперь лишь на себя да на преподобного Стоукса? Тот непривередлив, уплетает все, что Стелла ему подает; ни жалоб от него не услышишь, ни похвалы не дождешься. Прожорливость преподобного пугала Стеллу. Можно подумать, он слыхом не слыхивал о продуктовых карточках!

      – Не берите в голову, – утешала Ада, отмеривая драгоценные свежие чайные листики, чтобы присовокупить их к старой заварке. – Просто вам опыта недостает. Таким хитростям, знаете ли, по многу лет хозяйки учатся. Вот я, например: никакого Гитлера еще и в помине не было, когда я целое семейство в пять душ на несколько шиллингов в неделю кормила. Так что мне все эти уловки известны.

      Расставляя чашки, Ада подозрительно взглянула на Стеллу.

      – Ну-ка, признавайтесь, душенька: как вы питаетесь? Вид у вас, прямо скажем, будто вы недоедаете.

      – Нынче все недоедают.

      Ада оправила фартук на пышных бедрах.

      – Это верно, да только кое у кого накопления про черный день имеются. А вы вдобавок инфлюэнцей переболели. Вам нужно сил набираться.

      – Я здорова.

      Стелла обхватила чашку озябшими ладонями. Инфлюэнца свалила ее перед самым Новым годом, первые несколько недель сорок третьего года она провела в постели, то в поту, то в ознобе, мучимая галлюцинациями, слишком реальными для бреда, слишком бредовыми для реальности. Выздоровление шло медленно.

      – А с виду не скажешь. Как вас только ветром до сих пор не унесло!

      Ада попала в самую точку: именно такие ощущения, насчет ветра, были у Стеллы. Еще ей казалось, что она становится прозрачной. И может вовсе исчезнуть. Весь мир – цветное кино, и только Стелла завязла в черно-белом, двухмерном варианте, замерла во времени невестой, слабоумно улыбающейся в объектив.

      Пока она болела, обязанности, составлявшие суть ее жизни, исполнялись другими. Другие помогали в детских яслях, другие собирали посылки от Красного Креста, ходили за покупками и стряпали на преподобного Стоукса, а также стирали его вонючее белье. Выздоровев и попытавшись забрать бразды правления домом обратно, Стелла обнаружила, что чужие руки управляются с этими браздами куда эффективнее. Она задумалась о собственном предназначении. Раньше она полагала, что из нее выйдет отличная жена и хозяйка. Но ни дом, ни мужа Стелла удержать не смогла, это очевидно всякому. Что же ей остается?

      – Все из-за погоды, наверное. И из-за войны. Новый год начался, а никаких признаков перелома. По-моему, война теперь навсегда.

      Стелла