Крамола. Столпотворение. Сергей Алексеев

шалаша косы тоже выговаривают: жить, жить, жить… И коростели, проснувшись, надрывались от крика: жить-жить, жить-жить! Даже комары за кисейным пологом вызванивали на высокой ноте: жи-и-и-ить…

      Андрей вскочил, наскоро оделся и выбежал прямо на багровое солнце, к которому шли косари. Он снял с телеги свою литовку, вскинул ее, как знамя, и понесся к мужикам.

      Две сенокосилки ходили кругами по чистому месту и стрекотали, передразнивая ранних кузнечиков. На одной Андрей узнал своего отца с повязанным, как у бедуина, белым платком.

      Рубахи на спинах мужиков уже взмокрели, прилипли к лопаткам. Шли они плотно, словно журавлиный косяк, и взмахи рук чем-то напоминали взмахи крыльев, потому что над густым травостоем уже зарождалось марево, раздваивая косарей. Андрей пристроился к косяку, но мужики тут, словно по команде, остановились, опершись на косы. Прямо к ним, топча и путая траву, наметом скакал Прошка Грех. Он бочком держался в седле и что-то орал, потрясая костлявой рукой. Надутая ветром рубаха, казалось, сейчас поднимет его из седла, как воздушный шар, и понесет над лугом. К старости Прошка иссох, как вяленый карась, стал прямым, туго гнущимся, но здоровья от этого лишь прибавилось. Теперь он напоминал майского жука: хоть сапогом наступай – в землю уйдет, а жив будет.

      – Мужики-и-и! – кричал Прошка, тараща глаза и едва удерживая распаленную лошадь. – Карау-ул, мужики!

      Косари сгрудились. Андрей бросил литовку и побежал к толпе.

      – Свободненские «штанину» косят! – проорал Прошка. – С утра расчали, супостаты! Уж до «колена» вымахали!

      Мужики взроились, кто-то взметнул над головой косу:

      – Айда! Пошли!

      Ему воспротивились:

      – Пускай шпарят! Вытурим, а нам подмога!

      Но распаленные работой косари уже двинулись за Прошкой, забыв, что топчут травы. Андрей побежал следом, удерживаясь, чтобы не оглянуться: где-то у реки тарахтела косилка отца.

      Свободненские всполошились. Их было больше числом, но каждый косил сам по себе, с бабами и ребятишками, урвав кусок чужого покоса, поэтому при виде березинских весь луг разом пришел в движение. Люди сбегались со всех сторон. И если бы не орущие бабы, не ребятишки разных возрастов, сгрудившиеся за спинами свободненских мужиков, схватка случилась бы немедленно. Однако березинские замялись, нерешительно переглядываясь, выступили на кошенину и остановились. Сдерживало еще и то, что в руках были косы.

      Началась перепалка.

      – Уходите подобру! – шумели березинские. – Не трожьте чужого!

      – А то ваши покосы? Ваши? – огрызались свободненские. – Ишь, набежали хозяева!

      – Нашего барина! Убирайтесь!

      – То-то, что вашего барина! Да не ваши! С барином и говорить станем! Позахватал все угодья – шагу не ступишь!

      – Вам-то кто не давал? Брали бы, когда некось была!

      – Вас не спросили!

      – Катитесь, пока ходули не посрубали! – грозились хозяева.

      – Привыкли барину зад лизать! – дразнили захватчики. – Крепости нет давно, а вы крепостные!

      –