Альфонсина Сторни. Потерянная нежность. Павел Алешин

гда поэт сам становится песней.

      Одна из красивейших аргентинских песен «Alfonsina y el Mar», написанная Ариелем Рамиресом и Феликсом Луной, рассказывает о трагической гибели Альфонсины Сторни – самого страстного голоса аргентинской поэзии.

      Осип Мандельштам писал в статье о Скрябине, что «смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а [следует] рассматривать как последнее заключительное звено», как последний творческий акт. Из-за неизлечимой болезни и горя от утраты близкого друга Альфонсина покончила с собой. Ночью 25 октября 1938 года она бросилась в море с утеса, хотя у аргентинцев существует легенда, что она медленно заходила в море.

      В октябре Альфонсина написала пронзительное предсмертное стихотворение «Voy a dormir» («Я буду спать»):

      Я буду спать

      Кормилица, чьи руки – травы, зубы —

      цветы, чьи волосы – в росе, ты землю

      мне приготовь для простыни, из мха же,

      из водорослей сделай одеяло.

      Ты уложи меня, и спать я буду.

      Поставь у изголовья мне светильник;

      созвездие; какое ты захочешь:

      прекрасны все; чуть наклони пониже.

      Покинь меня… Бутоны распустились…

      Пусть колыбель твою качает небо,

      пусть птица пролетит – и ты забудешь

      меня… Спасибо. Ах, еще вот просьба:

      звонить он если будет снова, просто

      скажи – пусть не звонит, скажи – ушла я…

      Спустя несколько лет, на месте гибели поэтессы была установлен памятник, сделанный скульптором Луисом Перлотти.

      Смерть поэта – это всегда трагедия, и, как верно заметила Марина Цветаева в письме Райнеру Мария Рильке, – вечно длящаяся трагедия: она – нескончаема и непрерывна, поэт «никогда не может умереть, поскольку он умирает именно теперь (вечно!)». И песня, и стихотворение самой Альфонсины, и памятник ей на берегу, – свидетельство этой вечной трагедии, навсегда соединившей Альфонсину и море, которое она так любила.

П. А. Алешин

      Избранные стихотворения

      Как же мукой вечною не терзаться,

      О, скажи, Киприда, когда кого-то

      Любишь страстно, видеть всегда желаешь

      Рядом с собою?

Сапфо

      Трепет роз

      Так нервно розы куст, так трепетно цветет,

      что силы тратит все, которыми живет.

      Взгляните на цветы, что падают с куста:

      их столько – это в них его смерть разлита!

      Не станет взрослым он, погибнет он незрелым,

      едва цветы его с его простятся телом.

      Суббота

      Я рано встала и скорей, босая,

      в сады по коридорам побежала

      с цветами целоваться.

      И лежа на траве, земли вдыхала

      чистейшее дыханье.

      Умылась я в источнике, что канны

      цветами окружен, а после расчесала

      свои я волосы и надушила

      жасмином ароматным руки. Цапли,

      изящные, украли золотые крошки,

      на юбке что моей остались.

      Затем я тонкое надела платье

      из тарлатана.

      Легко соломенное кресло

      до вестибюля донесла я.

      К ограде взглядом я своим тянулась,

      к ограде взглядом.

      Часы сказали мне: пробило десять.

      Внутри посуды звон – стекла, фаянса:

      столовая в тени, и руки чьи – не знаю – скатерть

      расправили уже.

      Не видное мне солнце – там, снаружи,

      на белом было мраморе ступенек.

      К ограде взглядом я своим тянулась.

      Тянулась. Я тебя ждала.

      Твоя нежность

      Я спокойно иду по тропе, и цветут вдоль нее акации,

      и дурманят они мне руки снежными лепестками,

      и горячий западный ветер с моими играется волосами,

      и словно пеною благородства души исходят пульсации.

      Добрый гений: весь день со мною – благодати твоей эманация,

      один только вздох – и я вечное, и недолгое пламя.

      Но душа ведь подвижна – полечу ли и я за мечтами?

      На ногах моих выросли крылья и танцуют три Грации.

      Ибо руки твои вчера ночью в объятьях моих горящих

      кровь мою переполнили нежностью, а затем уст пьянящих

      своих напоил ты уста мои медом душистым.

      Таким свежим, что боюсь возвращаться в родное свое селенье

      благоухающим