Призрачное эхо. Уильям Риттер

не слишком на нее давила.

      – А тебя не расстраивает, что я заглянула в твои воспоминания?

      – Что меня расстраивает, так это сокрытые внутри меня тайны, до которых я никак не могу добраться. – Дженни смотрела умоляюще. – Эбигейл, возможно, мы получим ответ.

      Следовало признать ее правоту. Попрактиковавшись вселяться в меня, она могла бы выйти из дома и пойти по следу тайн, так долго скрытых от нее – и в то же время я могла приоткрыть кое-какие тайны внутри нее самой.

      – Ну хорошо, – сказала я.

      Дуглас принялся вразвалку прохаживаться туда-сюда. Он смотрел на нас с таким неодобрением, на какое вряд ли была способна любая другая утка, сующая клюв не в свои дела. Я решила не обращать на него внимания.

      – Давай попробуем еще раз.

      На этот раз я была готова к боли. Я впустила ее, и она прошла через меня быстрее. Вернулась ослепляющая белизна, и когда туман рассеялся, я оказалась не в прихожей дома номер 926 по Авгур-лейн, а в незнакомой гостиной. Небо снаружи было черным, в комнате царил полумрак. По всей видимости, я перенеслась в другое воспоминание.

      – Нет, так не пойдет. На выходе будет вдвое меньше того, что они просили, – произнес мужской голос.

      – Будет вдвое больше, чем должно. И на этих уровнях его никак не стабилизировать.

      Передо мной стояли двое мужчин, все внимание которых поглощала какая-то схема на большом листе, разложенном на широком рабочем столе. Что-то в них показалось мне знакомым. К первому – энергичному и красивому – меня почему-то тянуло, хотя я и не могла сказать, почему. Потом он улыбнулся, и я поняла. Это был Говард Карсон. Жених Дженни, который любил ее. И который покинул ее.

      Напротив него стоял платиновый блондин в костюме-тройке, безупречно сшитом по его стройной фигуре.

      – Они этому не обрадуются, – сказал он.

      – Еще меньше они обрадуются, если все это взорвется прямо у них под носом, – возразил Говард Карсон.

      Худой мужчина состроил гримасу, пока Карсон объяснял ему что-то про теплопроводность и предел прочности.

      В кресле позади них сидел третий мужчина, грузный, с пухлым лицом и напомаженными, закрученными колечками усами. Он ничего не говорил, а только перекладывал незажженную сигару из одной руки в другую, наблюдая за первыми двумя. Рядом стояла чопорная дама с черными как смоль волосами, держа в руках планшет для бумаг и перо.

      – Вы все записываете? – тихо спросил толстяк.

      – Да, мистер Поплин, каждое слово, – ответила она без каких-либо эмоций, продолжая царапать пером.

      – Вот и славно.

      – Не забывайте, мальчики… – послышался мягкий голос у меня за спиной.

      Не успела я повернуться, как через меня к столу прошла брюнетка. Я вздрогнула – точнее, вздрогнула бы, будь у меня тело; я так и не привыкла к тому, что физически не существую.

      – Медные детали в прототипе тускнеют и теряют проводимость. Серебро стоит дороже, но со временем позволит увеличить выход.

      Худой снова состроил гримасу.

      – А вам-то откуда знать?

      – Вообще-то