Лабиринт. Алексей Калугин

Киванов со злостью стукнул кулаком по дверному железу и, тяжело дыша, опустился на пол.

      Он чувствовал себя подобно кролику, загнанному собаками в нору. Ему казалось, что стены перехода сближаются, свободного пространства и воздуха между ними становится все меньше. Если закроют дверь со стороны лабораторного корпуса, то он навсегда останется в этой трубе. Борис рванул ворот куртки – пластиковые клепки, отлетев, застучали по полу, – поднялся на ноги и пошел назад в лабораторный корпус. Никогда прежде он не замечал у себя симптомов клаустрофобии, но сейчас чувствовал нарастающее желание раскрыть все окна и двери, какие есть на станции, открыть наружный шлюз и выйти на открытое пространство, освободиться от тяжести нависшего над головой, готового рухнуть потолка, от давящих на плечи стен.

      Но ведь есть еще жилой корпус. Там должны быть Кийск, Штрайх, второй Киванов. Почему они не возвращаются?

      Киванов уже шел по коридору корпуса, когда ему показалось, что он услышал звук бьющегося стекла. Он остановился и прислушался. Снова звякнуло стекло, потом послышалась какая-то возня, упало на пол что-то тяжелое. Звуки доносились из приоткрытой двери химической лаборатории. Прижимаясь к стене, Киванов подкрался к двери и, стараясь остаться незамеченным, заглянул в нее.

      В дальнем конце комнаты за письменным столом, лицом к двери, сидел Маклайн. Рядом с ним стоял Палмер.

      Киванов впервые видел Маклайна без очков. Глаза профессора были пустыми, остекленевшими, губы перекошены судорогой. Маклайн был мертв.

      Палмер повернул голову и встретился с Кивановым взглядом.

      – Ну что ты там прячешься, заходи, – приветливо махнул он рукой.

      Крепко сжав в руке прут, Киванов шагнул в комнату.

      – Что здесь произошло? – спросил он.

      – Профессор умер, – скорбно склонив голову, ответил Палмер.

      – Как умер?

      – Умер.

      Киванов подошел ближе и увидел на груди Маклайна черную, обугленную по краям дыру.

      – Я думаю, ему даже не было больно. Только немного страшно, – Палмер поднял плазменный резак с бледно-голубым, почти невидимым огоньком на кончике жала.

      Киванов, попятившись, перехватил прут обеими руками и выставил его перед собой.

      – Что тебе надо? – сдавленно прошипел он.

      – Мне – ничего, – чужак криво усмехнулся. – Я всего лишь выполняю задание.

      Вдавив клавишу мощности, он махнул резаком, и оружие Киванова стало на треть короче. Отрезанный конец прута с глухим стуком упал на пол. Продолжая медленно пятиться, Киванов уперся в химический стол.

      Чужак приближался, поигрывая резаком. Он то гасил пламя на кончике жала, то, нажимая клавишу на рукоятке, выбрасывал его вперед почти на полметра.

      Еще один обрезок металлического прута упал на пол. В руках у Киванова остался кусок длиной не более тридцати сантиметров.

      Чужак поднес жало резака к направленному на него концу прута. Металл мгновенно раскалился, побелел, начал оплывать, как воск.

      Играл ли чужак со