Очкарик. Катажина Бонда

подумала, что Кинга из тех, кто предпочитает женщин, и слегка попятилась.

      – Зимой немного бледнею, – буркнула. – В детстве меня дразнили Цыганихой. Я очень стеснялась и хотела быть бледной, как ты.

      – Говорят, что ты хулиганка, но ты, походу, клевая чувиха. Респект за самокритичность, – рассмеялась Кинга. – Петр – это типа мой двоюродный дедусь, что бы это ни значило. Алла – моя тетка. Терпеть не могу бывать у нее.

      Она схватилась за нос и захохотала.

      – Родственников не выбирают. – Ивона улыбнулась, глазами передавая привет матери в другом конце комнаты. – С семьей все хорошо только на фотографиях.

      – Именно, – подхватила Кинга и добавила: – И никаких запахов.

      Теперь обе рассмеялись. Ивона с минуту смотрела клип на экране телефона, но Кинга вскоре включила сборник «Iло i сябры», который в этой компании, видимо, был хитом, потому что, услышав мелодию, девушки тотчас закружили невесту в танце.

      – Танцуй, танцуй! – кричали они. – И плачь! И мать пусть плачет. Без плача несчастье будзе.

      Но Ивона лишь хихикала. Все дергались в танце на пятачке между мебелью и печью. Женщины постарше тоже покачивались в такт музыке. К концу диска помещение стало наполняться запахом почти испекшегося пирога. Одна из кумушек заглянула в духовку и позвала остальных. Те шумно сбежались.

      – Кто-то сглазил, – пробормотала Кинга и подмигнула Ивоне. Обе засмеялись, но остальные не поддержали их. Они относились к предсказанию очень серьезно.

      Каравай разросся так, что не помещался в печи. Между тем табло информировало, что до окончания выпечки осталось больше четверти часа. Ивона обратилась к одной из пожилых женщин:

      – И что теперь?

      – Если бы это была кафельная печь, мы бы разобрали ее и вынули каравай.

      – Иначе плохой знак?

      – Не должно быть ни малейшего изъяна.

      Одна из женщин выхватила древнюю «нокию» из кармана цветастой юбки и понеслась к выходу. Ивона напряженно взглянула на мать. Вожена вознесла очи к потолку. Было видно, что ее раздражает беспокойство гостей. Она разбиралась в выпечке приблизительно так же, как в кузнечном деле, но здесь дело было в забобонах, а не в кондитерских тонкостях. Белорусских женщин прислал Петр. Богач, который должен изменить жизнь ее семьи. Она не могла позволить себе открытую насмешку. Золушка должна стать королевой. У Божены такого шанса в жизни не было.

      – Может, вынем его по частям? Обрежем фигурки, тогда он спокойно выйдет.

      – Каравай должен быть нетронутым. Завтра все будут его рассматривать, – ответила старшая. И решительно добавила: – Другого выхода нет. Придется разбить печку.

      Мать Ивоны встала.

      – Только через мой труп. Эта штука стоит больше, чем моя квартира.

      Образовалась неприятная тишина. Старшая и Божена мерились взглядом.

      – Сгорит, – сказала первая.

      – Можно испечь новый, поменьше. Чтобы вышел вместе с этой фиговиной наверху.

      Белоруска развела руками.

      – Ваша воля, дорогая мать. Но о счастье дочери вы не думаете. Если пирог не удастся, то счастья не будзе. Каравай – это дар. Нельзя искушать судьбу.

      – Плевать