Круче некуда. Дэн Симмонс

волосами?

      Папаша Брюс рассмеялся спокойным, бархатистым смехом.

      – Может, с точки зрения свиней, они и хорошо одеты. Сам знаешь. Все эти белые воротнички с торчащими углами, совершенно не сочетающиеся с рубашками и костюмами. Костюмы, купленные прямо с грузовика, которых никогда не касалась рука портного. Волосы уложенные? Ну да, зачесанные назад и напомаженные, будто бутербродным маслом.

      Люди Гонзаги. А не Фарино Феррера, понял Курц.

      – Кто-нибудь еще?

      Папаша Брюс снова рассмеялся.

      – А сколько тебе надо на твою задницу, чтобы почувствовать себя знаменитостью? Может, тебе аспирину дать?

      – Нет, спасибо. Значит, ты не слышал, чтобы кто-нибудь хотел шлепнуть меня?

      – Ну, ты не спрашивал об этом. Естественно, слышал. Недели три назад в последний раз. Этот хромой индеец-полукровка. Нажрался и рассказывал двум типам из А. Б. о том, что собирается с тобой сделать.

      – А почему ты решил, что эти двое – из А. Б.?

      – Ты что, думаешь, я не узнаю ребят из Арийского Братства? Я их просто чую.

      – И что они здесь забыли?

      „Блюз Франклин“ никогда не пытались представить круче, чем есть, несмотря на „Стейнвей“ и заезжих звезд джаза. И ходили сюда, по большей части, чернокожие.

      – С какого хрена мне знать, зачем они сюда пришли? Мне достаточно, что я знаю, как и когда они ушли.

      – Лестер?

      – И Рафаэль, его приятель-полинезиец. Этот твой индеец со своими дружками к часу ночи набрались до омерзения, и их пришлось проводить до самой аллеи.

      – Этот Длинноствольный, индеец, я имею в виду, затеял драку?

      – Обычно никто не лезет в драку с Лестером. Если этот мистер Длинноствольный вернется сюда, тебе позвонить?

      – Ага. Спасибо, Папаша.

      Курц встал, чтобы уйти. Его слегка шатало.

      – Тебе не надо шляться в таком виде, – остановил его старик. – Эти налитые кровью глаза и синяки вокруг них. Тебя дети пугаются. Постой, подожди меня.

      Курц остановился. Папаша Брюс бегом ринулся в свою комнату и вскоре вернулся, держа в руке большие темные очки. Курц осторожно взял их в руки и надел на себя. Правая дужка уперлась в повязку. Немного подогнув ее, он добился того, что очки не давили на рану и не причиняли боли.

      – Спасибо, Папаша. Я чувствую себя просто Рэем Чарльзом.

      – Ты и должен себя им чувствовать, – сказал старик, прокашлявшись. – Это ведь его очки.

      – Ты спер очки у Рэя Чарльза?

      – Нет, черт тебя дери, – возмутился Папаша Брюс. – Я в жизни своей своровал не больше твоего. Ты помнишь, как он приезжал ко мне сюда пару лет назад, в декабре, с… конечно, нет, Джо. Ты еще сидел в Аттике. Это был отличный концерт. Мы не давали никакого анонса, слова не сказали нигде, и тем не менее сюда пыталось набиться сотен шесть народу.

      – И он отдал тебе свои очки?

      Папаша пожал плечами.

      – Мы с Лестером порадовали его, и он подарил их мне вроде как на память. Он всегда возит с собой запасные. Но это единственные