В горах Тигровых. Иван Басаргин

но без клейма.

      Зубины не прочь бы изловить Никиту и получить большие деньги. Они даже знали, где он прячется. Но мужики их снова предупредили:

      – За розги мы вам простили, все одно кому-то надо было сечь, но за Никиту!.. Скажите начальству, что он убег в Сибирь, пусть там ищут.

      Конечно, струсили Зубины и пошли на попятную.

      В деревне стоял взвод солдат. И ушел он только через две недели. Солдаты объели и разорили мужиков.

      Ссыльнопоселенцы написали прошение губернатору, чтобы он разрешил им выехать в Сибирь с семьями, скотом и скарбом на «вольные хлеба», без надзора полиции. Губернатор согласился. Пусть себе едут, так казне легче, а уж коль сорвутся со своей земли, да с семьями, то назад не возвратятся. Чем меньше будет в губернии сорвиголов, тем легче и спокойнее губернатору.

      Однако не было единодушия среди мужиков. Больше всех стонал и плакался Фома Мякинин, сторонился товарищей, на Феодосия ворчал:

      – Через Никиту все пошло. Ну увел бы коровенку урядник, че это, для нас впервой?

      – Ну, ежели через Никиту, то ведь он тебя не звал драться, – усмехнулся Феодосий. – Никто не звал. Сам пошел.

      – Бунтарить ты приказал. Куда денешься. И закрутили, втянули.

      – А ты посыльного в Оханск направил, вот и побили нас. Скажи спасибо, что мы отходчивы, а то давно бы голову свернули. Да и всяк знал заранее, что будем биты, потому и не трогаем тебя. Внял ли? Тогда не гуни, былинка ты полевая. Ежли хочешь заробить на Никите, то шуруй в лес. Ты знаешь, где мы медведя брали, он там хоронится в нашей закопушке. Ну, иди же!

      – Нет. Дважды не изменяют. Можно и голову потерять. Вчерась видел сон, будто сам хожу со своей головой под мышкой и прошу сельчан, чтобы бросили в ту голову деньгу. Нет.

      – Тогда ладно. Мы тут порешили сбиваться в общину. Скот, лопотину, едому, тягло – в один котел. Будем гоношить для детей теплые возки, мастерить печурки, шить палатки – ежли не смогем встать на постой в деревне, будем спать в палатках. Печи обогреют. Решай. От смерти, как и от судьбы, не отмахнешься. Даже холсты, что уготовили на смертный час, тоже пустим в дело. Богу, поди, все одно, кто в какой лопотине предстанет перед его очми. Ну, как ты? Присоединяешься?

      – Похожу. Подумаю, может, один пойду.

      – Не неволим. Один – так один.

      Одна ночь сменяла другую. Спать бы надо, силы копить для дальнего перехода, но не спится. А зря. Кто осилит эту дорогу, что идет навстречу восходам, тому жить века.

      В одну из темных ночей провожали Никиту. Пришли родные и друзья. Присели чинно на валежину, долго молчали. Огонь полошил тьму. С озер и стариц слышалось кряканье уток, гоготание гусей. Они тоже собрались в дальнюю дорогу, как и Никита. Эти пойдут к теплу, а Никита – в холод и неизвестность. Пойдет по бесконечному Сибирскому тракту. Все общинами, а он в одиночку. Чуть горестно и сумно на душе. Но и он когда-то вольется в свою стаю. Все верят, что не будет Никита одиноким.

      Одет Никита под нищего. Сума за плечами, в руках посох. Борода