Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…». Хелен Раппапорт

сближения царской семьи с Вильгельмом стало крещение Алексея в 1904 году, когда кайзера попросили быть крестным отцом цесаревича, хотя это скорее было актом дипломатической вежливости, чем выражением родственных чувств. Вильгельм с нетерпением ожидал рождения у Романовых «славного маленького мальчугана» с самого венчания Николая и Александры в 1894 году – почти десять лет, пока в семье родились четыре девочки, прежде чем наконец появился на свет долгожданный цесаревич¹⁷. Кайзер был в восторге от того, что ему оказана такая честь, и выразил надежду, что маленький Алексей «вырастет храбрым солдатом и могущественным государственным деятелем», а также «всю вашу жизнь останется для вас обоих лучом солнечного света»¹⁸.

      Годом позже, во время русско-японской войны, в свете союза, заключенного в 1902 году между Японией и Великобританией, Вильгельм начал усиленно обрабатывать Николая, стараясь изменить его политические предпочтения. Его долгосрочная цель всегда состояла в том, чтобы его российский кузен увяз в войнах в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, расчистив путь его собственным амбициям – достижению господства Германии в Европе¹⁹. В своих письмах он много лет поучал Николая тонкостям политики и военной стратегии. И теперь, в июле 1905 года, Вильгельм, воспользовавшись унынием русского императора, находившегося на грани поражения в войне с Японией, фактически вынудил того согласиться на тайную встречу в городе Бьорко в Финляндии. Здесь Вильгельм убедил впечатлительного и легко поддающегося чужому влиянию Николая подписать их собственное «небольшое соглашение» – договор о взаимной обороне, согласно которому Германия и Россия обязывались приходить друг другу на помощь в случае нападения на одну из них. Подписание этого соглашения явно было направлено на подрыв союза, который Россия в 1894 году заключила с Францией, но, к счастью, советники Николая отказались его одобрить, и оно так и не вступило в действие.

      В последующие годы, по мере того, как обстановка медленно накалялась, чтобы в 1914 году взорваться Первой мировой войной, становилось все очевиднее, что отношения Николая и Александры с их немецким родичем «были в какой-то мере окрашены подспудной и почти инстинктивной неприязнью» – и это обстоятельство сыграет ключевую роль в тех событиях нашей истории, которые произойдут позже²⁰. Для Николая семейственные отношения царственных особ, позволявшие называть друг друга домашними ласковыми прозвищами вроде Вилли и Ники, совсем не означали, что он готов согласиться на то, чтобы «славяне склонили головы перед милостивой немецкой ассимиляцией». Как заметил американский посол в Дании Морис Иган: «Царь может называть императора любыми ласкательными именами, но это вовсе не предполагает дружественности в политике». Николаю и Александре претили воинственное бахвальство и маниакальная гогенцоллерновская кичливость Вильгельма²¹. Иган заключил, что «Германия и Россия вцепятся друг другу в глотки, как только на это дадут добро их финансисты»²².

      При