Рай. Джудит Макнот

смущенно посмотрела на Мэтта, гадая, был ли гнев единственной причиной, побудившей ее броситься в объятия Мэтта, или она просто использовала праведное негодование как предлог, чтобы отдаться сексуальному притяжению, исходившему от него. Использовала. Вот она, правда! Она чувствовала себя виноватой, потому что использовала мужчину, который ей действительно нравился, как орудие мести против отца.

      В продолжающейся тишине Мэтт, казалось, взвешивал то, что сказала Мередит, и то, что осталось невысказанным, проникая в мысли, которые она таила даже от себя самой. И выводы, к которым Мэтт пришел, похоже, были довольно нерадостными, потому что он со стуком поставил стакан и взглянул на часы.

      – Пойду подожду такси на улице.

      – Я провожу тебя.

      Вежливые фразы, которыми обмениваются двое почти незнакомых людей, всего час назад сплетавшихся на диване в страстных объятиях. Абсурдность происходящего больно обожгла Мередит, но она, закусив губу, молча выпрямилась и отошла от стола. В ту же секунду взгляд Мэтта остановился на ее голых ногах, вернулся к помрачневшему лицу и скользнул к разбросанным по плечам волосам. Босая, растрепанная, в длинном халате, Мередит совсем не походила на строгую светскую даму в вечернем платье. Прежде чем вопрос слетел с губ Мэтта, Мередит уже поняла, что он хочет узнать.

      – Сколько тебе лет?

      – Не так много, как ты думаешь.

      – Сколько? – настаивал он.

      – Восемнадцать.

      Она ожидала нового взрыва, но вместо этого Мэтт долго, жестко разглядывал ее и потом сделал то, что не имело для Мередит никакого смысла. Подойдя к письменному столу, он написал что-то на листочке бумаги.

      – Это номер моего телефона в Эдмунтоне, – спокойно объявил он, вручая ей листок. – Еще полтора месяца я буду там. Потом Соммерсы скажут, как связаться со мной.

      После его ухода Мередит поднялась наверх, хмуро разглядывая клочок бумаги. Если таким образом Мэтт пытается предложить, чтобы она ему позвонила, с его стороны это грубо, невежливо и… просто нагло. И унизительно.

      Всю следующую неделю Мередит опрометью бросалась к телефону, как только раздавался звонок, боясь, что это Мэтт. Лишь при воспоминании о той ночи лицо ее загоралось от смущения и хотелось поскорее забыть обо всем на свете.

      Но к концу недели она уже совсем не желала этого. Как только угрызения совести и боязнь огласки улеглись, Мередит обнаружила, что постоянно думает о Мэтте, непрерывно воскрешая в памяти те моменты, которые старалась забыть. По ночам, уткнувшись лицом в подушку, она ощущала его губы на шее и щеках, с чувственной дрожью припоминала каждое нежное слово, которое он шептал ей.

      Мередит думала об удовольствии просто идти с ним рядом и разговаривать, как тогда, на газоне в «Гленмуре», о том, как он весело смеялся, слушая ее рассуждения. Думает ли о ней Мэтт, а если да, почему не звонит?

      Когда прошло две недели, а от Мэтта не было ни слова, Мередит поняла, что, возможно, совершенно не интересует Мэтта и он вовсе не находит ее соблазнительной. Она снова и