Оно. Том 2. Воссоединение. Стивен Кинг

сегодня Кунц. Может, следующей ночью…»

      – Насчет Кунца не беспокойся. – Вик поднялся, и Генри увидел, что на нем те самые джинсы, что и в последний день его жизни, и они по-прежнему измазаны в подсыхающей жиже сточных канав. – О Кунце я позабочусь. – И Вик протянул руку.

      После короткого колебания Генри ее пожал. Они с Виком направились к двери Синей палаты и звуку телевизора. И уже подошли к ней, когда проснулся Джимми Донлин, который съел мозг собственной матери. Глаза у него округлились, когда он увидел ночного гостя Генри. Это была его мать. Ее комбинация не доставала до пола разве что на четверть дюйма, как и всегда. Макушка отсутствовала. Ее глаза, ужасающе красные, повернулись в его сторону, а когда она улыбнулась, Джимми увидел привычные следы помады на ее желтых лошадиных зубах. Джимми заорал:

      – Нет, мама! Нет, мама! Нет, мама!

      Телевизор тут же выключился, и еще до того как другие пациенты проснулись, Кунц распахнул дверь в палату с криком:

      – Ладно, говнюк, готовься к тому, что твоей голове сейчас достанется. С меня хватит!

      – Нет, мама! Нет, мама! Пожалуйста, мама! Нет, мама…

      Кунц ворвался в палату. Сначала увидел Бауэрса, высокого, с толстым животом, такого нелепого в пижаме, обрюзгшего и бледного в падающем из коридора свете. Потом посмотрел налево и закричал во всю мощь легких. Рядом с Бауэрсом стоял монстр в клоунском костюме. Ростом не меньше восьми футов. Костюм серебрился. Сверху вниз по нему спускались оранжевые пуговицы-помпоны. На ноги монстр надел забавные огромные башмаки. Но в голове монстра ничего человеческого не было: Кунц видел морду добермана, единственного животного на божьей зеленой земле, которого боялся Джон Кунц. Глаза псины горели красным. Губы оттянулись назад, обнажая гигантские белые зубы.

      Валик с четвертаками выпал из онемевших пальцев Кунца и откатился в угол. На следующий день Бенни Болье, который все проспал, нашел его и спрятал в ящике для обуви. Потом месяц покупал на эти четвертаки сигареты.

      Кунц набрал в грудь воздуха, чтобы снова закричать, когда клоун прыгнул на него.

      – Пришло время цирка! – прокричал клоун рычащим голосом, и его руки в белых перчатках упали на плечи Кунца.

      Только в этих перчатках были не руки, а лапы.

      3

      Третий раз за этот день – долгий, долгий день – Кей Макколл подошла к телефону.

      На этот раз она пошла дальше, чем в двух первых случаях; на этот раз подождала, пока на другом конце провода снимут трубку и сочный голос ирландского копа произнесет: «Полицейский участок на Шестой улице, сержант О’Бэннон. Чем я могу вам помочь?» – а уж потом положила трубку.

      – Все у тебя получается. Господи, да. К восьмому или девятому разу ты соберешься с духом и назовешь ему свое имя.

      Она прошла на кухню и налила себе виски с содовой (виски – капельку, содовой – остальное), хотя знала, что после дарвона 52 употреблять спиртное не рекомендуется. Она вспомнила строчки из песни, которую частенько распевали в студенческих

52

Дарвон – сильное болеутоляющее. Отпускается только по рецепту.