Оно. Том 2. Воссоединение. Стивен Кинг

открытку в нижнем ящике комода, под стопкой белья. Ее мать, наверное, открытку видела, но это значения не имело. Самое главное – отец в этот ящик никогда не заглядывал. Если бы он нашел открытку, то посмотрел бы на нее яркими, почти что дружелюбными глазами, взгляд которых парализовывал ее, и спросил бы самым дружелюбным тоном: «Ты делала что-то такое, чего делать тебе не следовало, Бев? Ты что-то делала с каким-то мальчиком?» И ответь она «да», или ответь она «нет», последовал бы быстрый удар, такой быстрый и сильный, что сначала она бы даже не почувствовала боли – проходило несколько секунд, прежде чем пустота в месте удара исчезала и ее заполняла боль. А потом голос отца, такой же дружелюбный, добавил бы: «Беверли, иногда ты очень меня тревожишь. Очень тревожишь. Ты должна повзрослеть. Или это не так?»

      Ее отец до сих пор мог жить в Дерри. Жил здесь, когда в последний раз дал о себе знать, но это произошло… сколько прошло лет? Десять? Задолго до того, как она вышла за Тома. Она получила от него открытку, не простенькую почтовую открытку, как со стихотворением, а цветную, с изображением отвратительной пластмассовой статуи Пола Баньяна, которая высилась перед Городским центром. Статую поставили в пятидесятых годах, она стала одним из символов ее детства, но открытка отца не вызвала у нее ни ностальгии, ни воспоминаний; с тем же успехом он мог прислать открытку с «Вратами на Запад» в Сент-Луисе или мостом «Золотые ворота» в Сан-Франциско.

      «Надеюсь, дела у тебя идут хорошо и ты в полном здравии, – написал он. – Надеюсь, ты пришлешь мне что-нибудь, если сможешь, потому что располагаю я немногим. Я люблю тебя, Бевви. Папа».

      Он действительно ее любил, и каким-то образом, полагала она, из-за его любви она по уши втюрилась в Билла Денбро тем долгим летом 1958 года: потому что из всех мальчишек именно Билл демонстрировал силу, которую она ассоциировала с отцом… но при этом совсем другую силу – ту, что прислушивалась к мнению других. По глазам и поступкам Билла она видела: он не верит, что «беспокойство» за близких, которое не оставляло отца – единственная причина, оправдывающая применение силы… словно люди – домашние любимцы, которых нужно баловать и наказывать.

      Как бы то ни было, к концу их первой встречи полным составом в июле того года, встречи, на которой Билл, не прилагая к тому усилий, стал их безоговорочным лидером, она безумно любила его. И назвать ее чувство обычной влюбленностью школьницы – все равно что назвать «роллс-ройс» транспортным средством с четырьмя колесами, чем-то вроде телеги для перевозки сена. Она не краснела, когда видела его, обходилась и без визгливого смеха, не писала его имя на деревьях мелом или чернилами на Мосту Поцелуев. Просто все время жила с его образом в сердце, ощущая сладкую, мучительную душевную боль. Она бы умерла ради него.

      И вполне естественно, полагала она, что ей хотелось верить, будто именно Билл прислал это любовное стихотворение… но она никогда не заходила так далеко, чтобы действительно себя в этом убедить. И потом… в какой-то момент… разве автор не открылся ей? Да, Бен ей все сказал (но сейчас не вспомнила бы, даже если б от этого зависела ее жизнь, когда