Клятва разведчика. Олег Верещагин

конвоир, судя по всему, одолел оппонентов, сунул им бумажку рапорта, отдал честь и вышел, что-то насвистывая. Я представил себе, как он пойдет обратно, пройдет мимо трупа на дороге… Потом вернется к своим и будет есть. А я в это время… Мне захотелось завыть, и я не удержал стона, но тут же испуганно стиснул зубы.

      Немцы уставились на меня оба, и толстый спросил на чистом русском:

      – У тебя что-то болит?

      – Нет, – поспешно ответил я, – нет, не болит…

      – Герр обербаулейтер, – добродушно сказал он.

      Я моргнул:

      – Что?

      – Добавляй «герр обербаулейтер», когда отвечаешь мне.

      – Хорошо, герр обербаулейтер, – поспешно сказал я.

      Он кивнул:

      – Так. Ты сельский мальчик?

      – Нет, я из Новгорода, герр обербаулейтер.

      Он пожал плечами и, отвернувшись к машинистке, начал перебирать какие-то бумаги. Потом сказал через плечо железнодорожнику:

      – Бауэр, бауэр… Ферфлюхте думмкопф, ландскнехтен… аллес идиотен зи![16]

      – Хильфе мир[17], – сказал пожилой.

      Толстый вздохнул:

      – О, йа, ихь бин дольчмейер, йа, йа, рихьтигь…[18] Итак, мальчик, мы можем передать тебя в гестапо. Но у них полно дел. Кроме того, судя по записке, ты не замечен ни в чем предосудительном. Я уж не говорю о том, что придется заполнять кучу анкет, как будто ты жеребец-производитель, купленный за границей. Поэтому ты будешь кататься на одном из поездов господина Фунше, пока его начальству не надоест эта идиотская затея. Там у тебя будет компания, еда и масса свободного времени…

      – Зоя, шрайб, айн кнабэ – нуммер… ух, арштойфель![19]

      – Аллес зер гут[20], – пожилой достал из кармана записную книжку и, заглянув в нее, сказал: – Цвай унд нойнцейн таузанд зибн хундерт фюнф унд фирцейн[21]. Сделав какую-то пометку, он обошел вокруг конторки, взял меня за плечо и, подталкивая перед собой, вывел в небольшую комнатушку по соседству – я даже не сразу заметил дверь в нее. Это была подсобка не подсобка, какая-то хренотень вроде этого. Он молча кивнул на стул, стоящий возле стола под забитым пылью окном, а сам завозился у настенного шкафа. Потом повернулся ко мне и жестом показал, как закатывает рукав на правой руке.

      Я похолодел. В горле поперечной планкой встало дыхание. Мне вспомнилось, что немцы брали у детей кровь для раненых. Неужели?! Но в таких условиях… Да нет, не может быть! Негнущимися пальцами я закатывал рукав камуфляжа и защитной водолазки под ним. Немец подошел, что-то неся в руке, – от страха я не мог понять, что это, но не шприц – точно.

      Он приложил этот предмет к моей руке на ладонь выше запястья – и резко нажал. От острой боли я вскинулся, но немец пихнул меня обратно и что-то буркнул.

      Я посмотрел на свою руку.

      На незагорелой коже оплывали кровью сине-алые цифры – 92745.

      7

      Конвоировали

16

Крестьянин, крестьянин… Проклятое дурачье, солдатня… они все идиоты! (нем.)

17

Помоги мне (нем.).

18

О, да, я ведь переводчик, да, да, верно… (нем.)

19

Зоя, пиши, один мальчик – номер… ах, чертова задница! (нем.)

20

Все хорошо (нем.).

21

92745 (нем.).