.

миров большую часть времени состоял из одиночества. Оно двигало тебя к развитию. Но память об этом затёрта под страхом за своё тело, родных, близких, друзей.

      Ты же не можешь один со всем бороться, менять, влиять. Не так ли? Потому ничего и не меняется. Меняют за тебя. Всю свою жизнь ты давно передоверил в чужие руки: мифическому богу, системе, старшим, мудрейшим, хитрейшим. Ты не хочешь ответственности за свои действия, за свою жизнь, привычно доверяя это более опытным. А они не квалифицированы, не избраны, они просто поставлены системой. Те кто поставлен, всегда не прочь тобой поруководить.

      Василий потёр виски. Появилось ощущение, что носом вот-вот пойдёт кровь. Но она не шла. Организм крепче, чем люди привыкли о нём думать, лелея и сберегая себя насколько возможно от всех потрясений и ненужных затрат энергии на мыслительные процессы.

      Мысли как всегда пролетели быстрее скорости света, удалось схватить за хвост лишь парочку. Одна касалась самой скорости света.

      Глупо ожидать от человечества колонизации планет, если сами засели на постулате о невозможности развития скорости большей, чем сама скорость света.

      «Ну да чёрт с ними, с этими учёными и их узкими взглядами, да консервативным, замкнутым на себе научными мирком, полным скорее подстав, чем открытий. Михалыч с Дмитрием работают и воплощают новые идеи, а моя задача наступать на мозоли голему структуры, лавируя меж этим грозным пухлым исполином на скорости мысли. Пусть попробует догнать. И пусть не сразу, но раскопают ответы, составят истинные летописи. Прозреют в настоящем, строя грядущее. А там и до звёзд рукой подать. Знали ведь, умели, делали. А что всем паять стёрли, так это…восстановится. Со временем».

      Василий поднялся, спеша набросать на планшет линейку поведения нового действия. Работы как всегда валом. Об ответственности пусть задумываются психологи… которых Антисистема никогда не заведёт.

      Некогда плакаться.

* * *

      В то же время.

      Даниил «Медведь» Харламов.

      Крик вспорол тишину коридора, прокатился по холлу и разбился о стены, жалобный и неестественный. Так мог кричать только умирающий в агонии, испытывающий нестерпимые муки. Неизлечимо больной человек.

      Даня резко подскочил с кровати, весь мокрый от пота. Грудь разрывало так, что сердце грозило пробить рёбра и вырваться наружу.

      Что за ужас?

      Снова этот сон. Уже шестой день. Один и тот же чёрно-белый сон с жутким криком, от которого холодеет в груди, и все мышцы сжимаются в диком страхе, тело колотит дрожь. И эту неестественную судорогу невозможно остановить.

      Харламов вскочил на пол, дважды громко хлопнул в ладоши. Под потолком загорелся мягкий, полуночный свет, высветил спальню, чётко обозначил все предметы.

      Всё по-старому, всё как всегда, привычно и старо.

      – Может мне уже жениться? – Задал он вопрос знаменитому борцу, который молчаливо смотрел с обширного плаката во весь рост на стене.

      Знаменитый