Дом, где взрываются сердца. Сергей Зверев

p>

      Засверкали огни вспышек фотоаппаратов.

      Майор присел на колено, взял труп за плечо. Тот с готовностью перевалился на спину, разбросав руки.

      – Наш клиент, – со странным удовлетворением кивнул Кучер.

      – Наш, – согласился старший следователь. – Их ни с кем не спутаешь.

      Действительно, их «клиента» с кем-то спутать было трудно. У их «клиентов» неизвестный злодей (или злодеи – следствию то неизвестно) выдирал сердца. А потом сцеживал кровь, притом тщательно, будто она представляла какую-то ценность.

      Грудь убитого была обезображена страшной вывернутой раной. Сердце выдрано. Как обычно…

      – Четвертый по счету… Сколько он здесь лежит? – спросил майор Кучер судебного медика.

      – Холода были, – пожал медик плечами. – Наверное, дней пятнадцать.

      – Пятнадцать, – задумчиво протянул майор Кучер. – Все сходится…

      – Не понимаю. Зачем все это? – с каким-то глухим надрывом произнес старший следователь, кивая в сторону трупа. – На выемку внутренних органов не похоже. Эксперты говорят, что сердца так не изымают. И кровь… Зачем?

      – Кто проникнет в душу маньяка? – бросил Кучер.

      – Если у них есть душа, – вздохнул старший следователь.

      – Душа-то есть у всех. Вопрос – какая у них душа. Что в этой душе, – взгляд майора на миг затуманился.

      – Чужая душа – потемки, – брякнул невпопад старший следователь и заработал угрюмый взор Кучера.

      – Это у нас – потемки… А у них – тьма.

      – Хоть бы какая зацепка. Прошлые убийства были сработаны безукоризненно – не за что нам ухватиться, – посетовал старший следователь. – Ну не за что!

      – Преступник когда-нибудь да ошибается.

      – Ну и что нам делать, пока он не ошибется? – раздраженно спросил старший следователь.

      – Ждать. Нового трупа. У нас – больше двух недель.

      – Да уж. Раз в два месяца – новый труп. Восемь месяцев – четыре трупа, – старший следователь показал четыре пальца. – Почему маньяк не делает никаких попыток скрыть тела?

      – А ему хочется напомнить людям о себе, – произнес Кучер.

      – Почему? – Старший следователь передернул плечами.

      – Чтобы боялись. Чтобы любую ночную тень принимали за его тень. Любой ночной шорох принимали за его легкую поступь. Им нужен страх. Они питаются страхом так же, как мы ножками Буша…

* * *

      Затарабанила автоматная очередь.

      Почему автоматная? Просто кто-то быстро стучал серебряным ножом по расставленным в ряд хрустальным бокалам…

      – Черт, – прошептал Валдаев и заворочался в постели. Наконец сообразил, кто он и где находится… Какие, к лешему, бокалы? Какой автомат? Это трезвонит у изголовья кровати радиотелефон «Сони». Хороший телефон. За двести баксов. Вот только звенит противно…

      Телефон замолк.

      Валдаев приоткрыл глаза. На стене зеленью мигали часы.

      Нервно пульсировали секунды. Полтретьего. Ночи или дня?

      Холера, ну конечно, ночи! Сейчас ночь – прочь сомнения. И в полтретьего ночи какая-то косорукая сволочь ошиблась номером. Или на телефонной станции замкнули реле с ячейками.

      Валдаев натянул на голову одеяло и повернулся на другой бок…

      Дзинь – телефон отчаянно заголосил снова…

      Сердце на миг сжалось в груди, а потом заколотилось сильнее. Трубку брать не хотелось. Но к четвертому звонку Валдаев уже протянул руку к трубке.

      Спросонья он вяло произнес:

      – Алло.

      Ответом послужило молчание.

      – Алло, – повторил он, чувствуя, что сердце колотится сильнее.

      Нет ответа.

      – Алло! – в третий раз воскликнул он, уже более нервно.

      Закапали тонкие гудки.

      Валдаев сжал трубку, вздохнул и положил ее на аппарат.

      Прикрыл глаза. Сердце колотилось. Внутри стало как-то холодно. Ох, как теребят душу ночные звонки. Будто кто-то вторгается в твою обитель.

      Спать, спать… Валдаев обхватил подушку.

      Растревоженный, он заснул только минут через сорок.

      Дзинь…

      Валдаев очнулся не сразу. Часы показывали четыре. Что же это делается?

      На восьмой звонок он схватил трубку.

      – Совесть есть, а?

      И опять тянучее молчание.

      И опять гудки.

      Может, что-то все-таки замкнуло на линии? Если бы. Он ясно слышал чье-то дыхание. На душе стало гадко.

      Четыре часа. Час быка. Час самоубийц. Самый тяжелый час в сутки. Ночь готовится отступить перед рассветом и выплескивает всю свою тоску на бодрствующие умы…

      Сон испоганен. Его интимной приятственности как не бывало.

      Валдаев, кряхтя, встал, отправился на кухню. Налил из фарфорового кувшина стакан