Тайный агент Её Величества. Алла Бегунова

так удивился, что забыл о предмете разговора, приведшем его в сильнейшее раздражение:

      – Вы читали Коран, Анастасия?

      – Ну, положим, не весь.

      – Собираетесь перейти в нашу веру? – осведомился правитель, взирая на русскую путешественницу с новым, особым интересом.

      – О нет, ваша светлость, – она рассмеялась. – Я не желаю добровольно стать человеком второго сорта, узницей мусульманской тюрьмы, именуемой гарем.

      – Нашим женщинам нравится жить в гаремах.

      – Рожденным в рабстве незачем мечтать о свободе. Она – для тех, кто умен, смел, уверен в себе…

      Может быть, она говорила с повелителем крымских татар слишком дерзко. Может быть, ей следовало больше притворяться и подыгрывать его непомерным амбициям, заставляя раскрыть до конца планы и замыслы. Хотя он сейчас не считал нужным таиться перед ней, говорил вполне искренне. Намерения его были ясны. Это здесь, в Керчи. А что будет, когда русские вернут ему трон и безграничную, самодержавную власть в его государстве?..

      Но разговор утомил Шахин-Гирея.

      Помедлив, он спросил Аржанову, не хочет ли она погулять по саду и увидеть воочию лучшую пору в жизни его подданных – сбор винограда. В руках правителя очутился бадауч – нож, приспособленный для срезания плодов и листьев. Короткий, широкий, с крюком на конце и очень острый, бадауч идеально подходил для работы в саду. Конечно, изобрели его не татары, а греки, в древности основавшие в Тавриде свои земледельческие фактории. Садовые ножи, подобные бадаучу, встречаются на раскопках в Херсонесе, в Керчи, в Феодосии…

      Не спеша шли они между двумя шпалерами с кустами винограда. Светло-коричневые узловатые лозы причудливо изгибались, цепляясь тонкими зелеными усиками за веревки, натянутые между столбов. Так они поднимались над землей, иссушенной жарким солнцем, и удерживали на весу гроздья темноватых прозрачных ягод, наполненных волшебным соком.

      Солнце клонилась к горизонту, но рабочий день в поместье Юсуп-бея еще продолжался. Сборщики, неся за спинами продолговатые, похожие на коконы, корзины, сновали у кустов. Бадаучами они ловко срезали кисти и бросали их в корзины. За Шахин-Гиреем тоже шел такой сборщик-подросток. Светлейший хан выбирал для гостьи самые красивые, самые спелые, самые большие гроздья винограда, одним взмахом садового ножа отделял их от лозы и передавал мальчику. Тот бережно укладывал сладкий урожай в корзину.

      Склоняясь к Аржановой, Шахин-Гирей весело улыбался. Вечерняя картина в саду совершенно изменила его настроение. Повелитель вслух декламировал стихи своего любимого поэта Омара Хайяма, лично им переведенные с персидского на тюрко-татарский:

      «Чистый лал, кровь лозы, ты из чаши испей.

      В честь любимых, чьи грезятся чары, – испей!

      Мне шепнула лоза: «Не жалей моей крови,

      Да минуют тебя все удары, – испей!»

      Среди гурий прекрасных я пьян и влюблен

      И вину отдаю