Седьмой круг ада. Игорь Яковлевич Болгарин

чтобы пожертвовать нами!..

      Глядя на Ковалевского, осунувшегося и постаревшего, Деникин понял, что он не ждет ободряющих слов и в своих опасениях близок к истине. Англия одной из первых начала осознавать, что блокада Советской России – это тупик и что из него надо выбираться: чем раньше – тем лучше. Не знал только Ковалевский того, во что был посвящен Деникин. У Ллойд Джорджа в правительстве был серьезный противник – военный министр Уинстон Черчилль, не разделявший точку зрения премьер-министра. Он заручился согласием кабинета на ассигнование четырнадцати с половиной миллионов фунтов стерлингов для закупки войскам Деникина вооружения и боеприпасов. Ллойд Джордж произносил речи, а Уинстон Черчилль делал дело.

      Вместо ободряющих слов Деникин извлек из папки и положил на стол перед Ковалевским телеграмму Черчилля.

      Ковалевский, внимательно прочитав ее, тихо произнес:

      – И все же, Антон Иванович, слово сказано.

      – Нам нужны военные успехи, Владимир Зенонович, и тогда…

      – Боже, до чего мы дожили: кому-то угождаем, кому-то заглядываем в глаза, протягивая просящую длань! – с гневом сказал Ковалевский. – И это мы – Россия?!

      – Ну зачем же так-то? – укоризненно покачал головой Деникин. – Я верю, что мы с вами еще увидим Россию независимой, могущественной.

      – Дай-то бог, – сказал Ковалевский и при этом подумал: «Вряд ли вы и сами верите в это, Антон Иванович…»

      А Деникину показалось, что он в чем-то убедил Ковалевского, вселил в него некоторую бодрость. И, не откладывая, решил сразу же перейти к делу. Тем более что время не ждало, ему надо было отправляться дальше.

      – Подъездные пути забиты вагонами, – тихо и миролюбиво заговорил Деникин. – Разберитесь, Владимир Зенонович! Быть может, двух-трех интендантов следует предать военно-полевому суду… Атмосферу обреченности и неверия надо искоренять.

      – Атмосферу обреченности и неверия можно искоренить только победами на фронтах. А их нет… – Ковалевский дождался, когда Деникин вопросительно посмотрит на него: – Их нет не только в Добровольческой, но также и в Донской, Кубанской, Кавказской армиях…

      Деникин молчал, и Ковалевский понял, что сказанное им жестоко по отношению к этому немолодому уже человеку, взвалившему на себя такую тяжкую ношу, ибо виновников неуспехов на фронтах было предостаточно, и он, Ковалевский, в том числе.

      – Виноватых искать легко, – задумчиво вздохнул Деникин. – А перед нами задача более трудная – остановить отступление. Хотел вот посоветоваться с вами, потому и завернул в Харьков…

      «Хитрите, ваше высокопревосходительство! Где Екатеринодар и Ростов, а где Харьков, чтобы вот так просто завернуть», – подумал Ковалевский.

      На стол легла карта-тридцативерстка, изрядно потертая на сгибах. И они склонились над прочерченной коричневым карандашом линией фронта, которая все время менялась. Последняя, самая жирная линия протянулась от Орла к Кромам, Воронежу и Касторной.