Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей. Александр Васькин

Читать онлайн.



Скачать книгу

медведем ушами), готовые платить за учебу на фортепьяно и хоровое пение.

      Рубинштейн любил повторять строки из басни Крылова: «Навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно». Так и случилось, естественный отбор позволял отыскивать таланты, которые принимали в консерваторию, ломая правила и стереотипы. Взять хотя бы Сергея Танеева, поступившего в консерваторию в девять лет. Вундеркинд и виртуоз, любимый ученик Чайковского (в буквальном смысле), он закончил учебу с золотой медалью, а впоследствии возглавлял консерваторию в 1885–1889 годах. Чтобы поддержать наиболее одаренных детей, им платили стипендию. Пианистка Анна Островская вспоминала, как ее, одиннадцатилетнюю девочку, привели в 1879 году к Рубинштейну, музыкой доселе она мало занималась – ее небогатая и малокультурная семья не могла позволить себе такой роскоши. Лишь случайная встреча с преподавателем консерватории П.Т. Коневым привела ее в дом на Большой Никитской: «Я пошла на “суд” к Н.Г. Рубинштейну. Николай Григорьевич, внешне всегда суровый, один сидел у себя в кабинете. Экзаменовал строго и как бы холодно. Заставлял называть звуки и повторять наигранные мелодии. Потом, не изменяя сурового выражения лица, погладил по голове и проговорил: “Ну хорошо, иди учись!”. Я была принята в консерваторию на стипендию Н.Ф. фон Мекк».

      Аналогичная проблема возникла и с профессорами: образование должно было вестись на русском языке, а где взять столько отечественных специалистов? Сам-то Рубинштейн учился в Берлине. Если с пианистами еще как-то обошлось – ими стали Александр Дюбюк и Иосиф Венявский, то в класс вокала пришлось приглашать все сплошь заграничных преподавателей – например, итальянца Джакомо Гальвани, яркого последователя школы bel canto. Белой вороной выглядела среди них Александра Александрова-Кочетова из Большого театра. Духовиков набрали оттуда же. Теорию преподавали Чайковский, только что окончивший Петербургскую консерваторию, и Николай Кашкин. Неудивительно, что между собой профессора общались на трех языках (русском, французском и итальянском), а на крайний случай можно было объяснить свою мысль и жестами. Иностранцам и платили больше – скрипачи Фердинанд Лауб и Людвиг Минкус получали по 5500 рублей в год, Гальвани – 3800 рублей. Даже директор платил себе зарплату меньше, всего 5000 рублей в год, из которых он умудрялся тратить деньги и на бедных студентов, подкармливать их, ссужать червонцами. Один из студентов вспоминал: «Стоило только при встрече вопросительно посмотреть на Н. Г., он тотчас догадывался, в чем дело, останавливался и спрашивал: “Ну что, должно быть, денег нет?” И вслед за вопросом, точно приготовленная, вынималась из кармана бумажка…» А во время ученических вечеров в круглом фойе Большого зала выставляли столы, ломящиеся от булочек, – все для студентов, которые могли есть сколько угодно, главное, чтобы чаем запивали.

      Рубинштейн в пользу малоимущих учеников принимал пожертвования и вещами, сам мог купить своим любимцам новые галоши взамен