Снег, уходящий вверх… (сборник). Владимир Максимов

пощады, злодей! – закричала она.

      Свет несколько раз мигнул и погас.

      Темнота и тишина пришли почти одновременно.

      Остались только жидкий лунный свет, мерцающий Байкал и мы трое на едва различимой тропинке, поднимающейся «к нашему», пустующему в это время года большому бревенчатому дому, состоящему из четырех двухкомнатных квартир (от одной у нас был ключ), на углу которого на продолговатой жестянке, выкрашенной в белый цвет, черной краской было красиво написано: «Набережная Жака Ива Кусто»…

      Суббота

      Утро выдалось на редкость ядреное – как яблоко, которое раскусывается с хрустом, – солнечное, прозрачное, с легким морозцем. Я бежал по плотной, с потрескивающим кое-где ледком лесной дороге в сторону пади «Жилище». Слева от меня – монотонно, с ленцою – плескался Байкал. Справа – круто вверх – уходил склон, поросший стройным сосняком с его чистым подлеском и янтарными, ровными, высокими стволами деревьев, подсвеченными утренним веселым солнцем, с бодрящим запахом смолы и хвои.

      Ноги упруго толкали землю. Бежать было легко и радостно. Порой казалось, что, стоит чуть-чуть посильней оттолкнуться, и полетишь спокойно с этого крутого берега над синевой Байкала в синеве небесной.

      Все представлялось легковыполнимым, а любая цель – легкодостижимой. Сердце билось гулко, но ритмично. Мышечная радость после глубокого спокойного сна, как у меня обычно бывает в деревянном доме, выражалась одной фразой: «Я все могу!». «Я все! могу». «Я! все могу».

      Дорога, суживаясь, превращаясь почти в тропу, повернула вправо и, перпендикулярно Байкалу, пошла вверх по пади, вдоль ручейка, впадавшего в него.

      На полянке, на которой летними вечерами разношерстной компанией мы не раз устраивали «большой футбол», в том числе даже и международные матчи со студентами Германии, Чехословакии, Венгрии, Польши, я остановился.

      Поляна вся была покрыта инеем.

      Солнце освещало только верхнюю половину одного из склонов, окружавших ее с трех сторон. Иней матово мерцал на еще непожухшей траве…

      На склоне, освещенном солнцем, влажно блестели глянцевые бурые, красные, зеленые крепкие листья бадана.

      Я прошел через полянку до изгиба ручейка, как бы отчеркнувшего с одной стороны ее границу.

      Небольшой, с темной водой омуток, образованный его изгибом, был почти сплошь покрыт слоем желтых березовых листьев.

      Листья были неподвижны. Их сковывал тонкий прозрачный ледок.

      Я оглянулся. Цепочка моих следов выделялась сочным зеленым цветом среди живого серебра поляны.

      Мне почему-то расхотелось делать зарядку. Приседать, вертеть руками, «отжиматься от пола». Вообще делать резкие движения.

      Вот и осень… Прошло еще одно лето…

      «Так и жизнь пройдет незаметно, как прошли Азорские острова…» – припомнилось мне из Маяковского.

      Я вспомнил, как мы – несколько парней – летом после обычного, почти ежевечернего, матча, собиравшего, бывало, и болельщиков (в основном студентов), шли