Поющая для дракона. Между двух огней. Марина Эльденберт

но отчаянно острым, как игла ледяного дыхания.

      «Что мы здесь делаем?» – спрашиваю я.

      «Маму ждем». – Танни потирает замерзшие руки, в подземке сыро, даже когда от раскаленного асфальта становится трудно дышать. Она еще совсем маленькая, хвостики одного цвета торчат в разные стороны. Один повис, потому что съехала резинка.

      «Мама больше не придет, Танни», – говорю я. И на глаза наворачиваются слезы, поэтому приходится запрокинуть голову и смотреть в высокий, с наспех замазанными трещинами потолок станции. Недолго, ровно столько, чтобы проморгаться.

      Опускаю голову, протягиваю сестре руку, чтобы увести, но она упрямо качает головой.

      «Еще пять минуточек. Пока поезд не приехал, я могу ждать».

      И высматривает грохочущий в глубине тоннеля поезд, на котором мама обычно возвращалась со смены.

      Мы ждали ее по утрам, когда она работала в ночную смену, и по вечерам, когда в дневную. Эсстерд Барт с нами не ходил, потому что уставал на работе, а сотрудники подземки уже узнавали нас в лицо и пропускали без оплаты, чтобы мы не тратили лишние жетоны.

      Мы ждали ее вместе.

      В то утро тоже. А потом вместе поднялись наверх и больше не встречали поезда.

      Когда я очнулась, безопасник смотрел на меня так, словно я тронулась умом.

      Может, и тронулась, потому что припустила в сторону подземки, поскальзываясь и рискуя грохнуться прямо в грязь. Собственно, бежать здесь было недалеко, сразу за поворотом – вход. Подземку протянули от центра к бедным районам, хотя ее станции встречаются гораздо реже, чем остановки аэроэкспрессов. Это единственный способ передвижения для мэйстонцев, которые не могут позволить себе абонемент полета.

      Дыхание перехватывало, когда я спешила вниз по потрескавшимся ступенькам в грязных потеках.

      Не знаю, что буду делать, если ее там не окажется.

      Не знаю, но…

      Я сунула карту в терминал и поймала выскочивший в ладонь жетон. В ушах грохотал пульс, за спиной – шаги безопасника. Что он там будет делать, меня волновало мало; сожравший жетон турникет моргнул, раздвинув скрипучие железные лапы. На эскалаторе приходилось обегать пассажиров. Кто-то толкался, кто-то ругался, когда я задевала локтем или ногой, но я продолжала движение и, только выбежав на станцию, остановилась. Грудь жгло, пришлось опереться руками о колени, чтобы перевести дух.

      Обычно мы сидели в самом начале под корявыми граффити, которые перекрывала пошлая надпись. Сейчас от нее ничего не осталось, граффити тоже затерли, но…

      Танни сидела на скамейке, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом.

      Разноцветные пряди рассыпались по капюшону, между коленями зажат рюкзак.

      Я на миг замерла, не веря своим глазам.

      А потом бросилась к ней.

      – Танни.

      Мой голос звучал удивительно ровно, как будто сердце не сбивалось с ритма все это время.

      Сестра вздрогнула и подняла голову. Недоверчиво посмотрела на меня и нахмурилась.

      – Я не вернусь