Берсеркер. Фред Томас Саберхаген

часть на этом самом корабле. А на планете остались только кишащие толпы животных, плодящихся и умирающих, дерущихся…

      – Почему ты не пытался бороться или спрятаться, когда мои автоматы взяли это судно на абордаж?

      – Потому что ничего хорошего из этого не вышло бы.

      Когда абордажная команда берсеркера пробилась через воздушный шлюз, Геррон, устанавливавший мольберт в помещении, видимо, предназначенном для небольшого выставочного зала, приостановился, чтобы поглядеть на вереницу непрошеных гостей, проследовавшую мимо. Один из стальных человекообразных монстров – тот самый, через которого берсеркер допрашивал его сейчас, – остался, воззрившись на него своими линзами, а остальные двинулись вперед, к рубке.

      – Геррон! – крикнул интерком. – Попытайтесь, Геррон, пожалуйста! Вы знаете, что делать!

      Затем послышались лязг, выстрелы и проклятия.

      Что делать, капитан? Ах, да. Шок от происшедшего и угроза неминуемой смерти пробудили в Пирсе Герроне некое подобие жизни. Он с интересом разглядывал чуждые формы и линии неживого стража, чей металл, промороженный безжалостным холодом межзвездных пространств, в тепле салона оброс инеем. Затем Геррон отвернулся и принялся писать портрет берсеркера, пытаясь уловить не внешнюю, ни разу не виденную форму, а свое ощущение его внутренней сущности, чувствуя, как сверлит спину бесстрастный, мертвенный взгляд вытаращенных линз. Ощущение это было лишено приятности, словно негреющий свет весеннего солнца.

      – А что хорошо? – спросил автомат, стоящий в камбузе над душой у Геррона, пытающегося поесть.

      – Это ты мне скажи, – фыркнул он.

      Тот понял его буквально.

      – Служить делу того, что люди называют смертью, – хорошо. Уничтожать жизнь – хорошо.

      Столкнув почти полную тарелку в щель мусоросборника, Геррон встал.

      – Ты почти прав насчет того, что жизнь – никудышная штука, но, даже будь ты абсолютно прав, к чему подобный энтузиазм? Что уж такого похвального в смерти? – Теперь его изумили собственные мысли, как прежде – отсутствие аппетита.

      – Я абсолютно прав, – заявил автомат.

      Секунд пять Геррон стоял недвижно, будто погрузившись в раздумья, хотя в мыслях у него царил полнейший вакуум.

      – Нет, – проронил он наконец и принялся ждать, когда его поразит удар молнии.

      – В чем, по-твоему, я заблуждаюсь? – поинтересовался автомат.

      – Я тебе покажу. – Геррон вышел из камбуза, чувствуя, как взмокли ладони и пересохло во рту. Почему бы этой адской машине не убить его и на том покончить?

      Картины были уложены на стеллажи ряд за рядом, ярус за ярусом; в корабле не осталось места, чтобы экспонировать традиционным способом большое количество полотен. Отыскав нужный ящик, Геррон выдвинул его, выставив скрытый внутри портрет на полное обозрение. Тотчас же вспыхнули окружающие его светильники, оживив сочные цвета картины, защищенной статгласовым покрытием – изобретением двадцатого века.

      – Вот в чем ты