Маг. Уильям Сомерсет Моэм

все взоры были устремлены на него. Он напустил на себя важность и несколько минут стоял, не шевелясь.

      – У вас такой вид, Хаддо, будто вы позируете для картины, – просипел Уоррен.

      – Он не мог бы выглядеть иначе, даже если бы захотел, – рассмеялся Клэйсон.

      Оливер Хаддо медленно перевел взгляд на художника:

      – Прискорбно видеть, о превосходный Уоррен, что выдержанная влага аперитива помутила ваши ясные очи.

      – Вы собираетесь сказать, что я пьян, сэр?

      – Говоря кратко, но выразительно, – пьяны.

      Художник с нарочитым возмущением опустился в свое кресло, словно сраженный ударом, а Хаддо пристально взглянул на Клэйсона:

      – Сколько раз я объяснял вам, о Клэйсон, что явный недостаток образования мешает вам проявить тот блеск остроумия, к которому вы стремитесь.

      На мгновение Оливер Хаддо снова принял свою эффектную позу. Сюзи с улыбкой смотрела на него. Он был очень крупного сложения, футов шести роста, но самым примечательным в нем была его необыкновенная тучность. Внушительных размеров живот, большое мясистое лицо. Своей надменностью он напоминал Дель Борро – портрет кисти Веласкеса, и на его лице играла та же презрительная улыбка. Он подошел и поздоровался с доктором Поро.

      – Привет, брат чародей! Приветствую в вас если не маэстро магии, то по крайней мере ее адепта, заслужившего мое уважение.

      Сюзи сотрясал смех от его велеречия, и он повернулся к ней, сохраняя полную серьезность.

      – Ваш смех, мадам, для моих ушей приятнее, чем пение райских птиц в персидском саду.

      Доктор Поро поспешил познакомить его с присутствующими. Маг с важностью кивнул, когда ему по очереди представили Сюзи Бойд, Маргарет Донси и Артура Бардона. И протянул руку мрачному ирландскому живописцу:

      – Ну, мой О’Брайн, вы, как всегда, смешиваете свой горький пот с терпкой кровью бордо?

      – Почему бы вам не заткнуться, не присесть и самому не поужинать? – буркнул тот.

      – Ах, мой друг, как мне внушить вам, что грубость не идентична остроумию? Я бы не счел свою жизнь прожитой зря, если бы смог убедить вас, что рапира иронии куда более эффективное оружие, нежели дубина дерзости.

      О’Брайн покраснел от гнева, но не мог сразу найтись с ответом, и Хаддо обратился к бледному безобидному юноше, сидевшему рядом с Маргарет:

      – Обманывают ли меня глаза, или это действительно Джэгсан, чье имя своей бессмысленностью так подходит его обладателю? Хотелось бы узнать, по-прежнему ли посвящаете вы ваши таланты неблагодарному искусству, вместо того чтобы с большей пользой применить их в торговле галантереей?

      Несчастный молодой человек, подвергшийся такому уничижению, покраснел и ничего не ответил. Тогда Хаддо повернулся к французу Мейеру, куда более достойному его сарказма:

      – Извините, что я прервал вашу речь. Были ли это ваши знаменитые разглагольствования о Микеланджело или философский анализ творчества Вагнера?

      – Мы как раз собирались уходить, – хмуро проворчал Мейер,